Покрась все это в красный цвет (ЛП)

Он делает глубокий вдох, чертовски стараясь сдержать свои эмоции.

“Она даже не поблагодарила его. Она вела себя так, словно это была его работа-заменить это окно до того, как ты вернешься домой с охоты. Она даже не заплатила ему за окно, а мы боролись за деньги. Но он так и не сказал ни слова. Потому что она была еще ребенком. И все же ты назвал его монстром. Ты разрушила каждую унцию достоинства, которое у него когда-либо было. И ты послал настоящих монстров за всеми нами троими, включая себя. Скажите мне, шериф, вы чувствуете, что все ваши молитвы о прощении сработали?”

Я провожу лезвием по полу, наблюдая, как его взгляд падает на него.

“Или ты думаешь, что наконец-то было послано наказание за все твои грехи?”

Его подбородок дрожит, но он продолжает смотреть мне в глаза.

“Встань", — снова говорю я, в моем тоне слышится резкий укус.

На этот раз он неуклюже поднимается на ноги, его плечи не подняты так высоко.

Он не смотрит на меня, когда я указываю в сторону ванной. “Иди в душ”.

” Почему? " — огрызается он.

”Или делай, что я говорю, или я позволю всему городу посмотреть видео, на котором Кайл признается во всем".

Его глаза устремляются на меня, широко раскрытые и полные ужаса. “Да, шериф. Они могут уйти, но в конце концов они все равно увидят видео. Все его грехи на одном длинном видео. Кстати, он плачет во время своих признаний. В промежутках между приступами мольбы о пощаде.”

Шериф давится, сдерживая нервный срыв, когда отворачивается от меня, слезы уже текут.

“На всех других видео они все признаются. Мало-помалу у меня появилось все, что мне было нужно. Они рассказали подробности о том, где найти все эти драгоценные кадры с камер обоих этих инцидентов, как вы любили их называть. Они мне все рассказали. И люди willувидят эти кадры”.

“Даже у Кайла?” — спрашивает он хрипло. “Независимо от того, сделаю ли я то, что ты говоришь?”

Я улыбаюсь про себя. “Я думаю, ты раскусил мой блеф. Да, они все равно это увидят. Но я заключу сделку, чтобы все его пытки не попадали на камеру, если ты просто пойдешь в чертов душ. Не заставляй меня тащить тебя. Мне пришлось бы сломать тебе руки, чтобы убедиться, что ты не натворил ничего глупого, а это потребует некоторого времени и усилий, чтобы полностью сломать их”.

Он издает болезненный звук, с трудом сглатывая.

“Как ты превратился в это?”

Мои глаза расширяются. “Это риторический вопрос, шериф? Потому что я почти уверен, что это было бы очевидно.”

Он внезапно делает выпад, заставая меня врасплох. Но я ударяю его ладонью в грудь, выдавливая воздух из его легких, затем падаю и одновременно брыкаюсь, попадая ему прямо в пах.

Всегда хотел ударить его там.

Когда он падает на землю, я пинаю его в лицо достаточно сильно, чтобы почти вырубить. Он ошеломленно смотрит, как кровь течет у него между губ.

"отлично. Мы сделаем это трудным путем, — щебечу я.

Я опрокидываю его на живот, хватаю за наручники с бедра и прижимаю коленом к позвоночнику, грубо заламывая ему руки за спину. Он все еще слишком ошеломлен, чтобы бороться со мной, поэтому я спешу, пока он не пришел в себя.

В конце концов, у меня есть крайний срок.

Наклонившись, я хватаю его за воротник рубашки и начинаю тащить в ванную, не обращая внимания на стонущую ткань. Его борьба возвращается, но в данный момент она бесполезна. Я хватаю его за волосы, когда мы добираемся до ванной, и заставляю подняться на ноги.

Этот идиот пытается ударить меня головой, когда он стоит передо мной, но я намного ниже ростом и просто уворачиваюсь от этого, кружусь вокруг него и пинаю его в открытую ванну.

Болезненное ворчание вырывается у него, когда он падает на спину.

“Что ты делаешь?” — спрашивает он, глядя на меня снизу вверх, в то время как его ноги свисают по бокам.

“Использую тебя, чтобы осуществить свою фантазию”, - язвительно замечаю я, закрывая занавеску в душе. “Вообще-то, две фантазии”.

Уставившись на белую простую занавеску для душа, я вытаскиваю свой нож. Мрачная улыбка кривит мои губы, прежде чем я начинаю играть музыку с телефона, и я протыкаю его через занавеску.

Крик боли и удивления эхом отражается от стен ванной.

Но я снова наношу удар.

И еще раз.

И еще раз.

Пока он не превратится в булькающие звуки.

Затем я отдергиваю занавеску, ухмыляясь. “Жизненные цели”, - говорю я себе, все еще улыбаясь, когда оставляю умирающего в ванне. Я прохожу через дом и возвращаюсь в гостиную, где его табельное оружие все еще лежит на столе.

Это единственный заряженный пистолет в доме, и стрелять в шерифа — из его собственного пистолета — слишком поэтично, чтобы от него отказаться.

Песня продолжает играть, когда я возвращаюсь, и кровь течет из всех ран и рта шерифа, когда я наблюдаю за ним с порога.

Его глаза едва держатся открытыми, когда я направляю пистолет ему в пах. Слова пытаются сложиться, но он слишком ранен, чтобы издать внятный звук.

Я хватаю стопку полотенец и бросаю их ему на колени, затем прижимаю пистолет к полотенцам и стреляю. Звук все еще громкий, несмотря на то, что он приглушен полотенцами, но, по крайней мере, у меня не звенит в ушах.

Я ненавижу оружие.