— Ничего интересного, — с деловым видом сказал Саша, вылезая из дракона и хлопая ладонями по грязным штанам.
Когда они пришли домой, дедушка смотрел телевизор, курил и сквозь кашель ругался на Ельцина. Из телевизора громко кричали.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Из книги Андрея Тихонова «На Калужский большак»
Ночь на 22 декабря 1941 года, поселок Недельное
— Нихт шиссен! Нихт шиссен!
Долговязый немец в серой шинели, подняв руки, перешагивал через заваленное снегом окно храма и боязливо оглядывался вокруг. За ним выглянул еще один.
Держа немцев на прицеле, бойцы обступали их с двух сторон — расслабляться нельзя, бой не окончен, совсем рядом еще гремят винтовочные выстрелы и стрекочут пулеметы.
Но немцы, засевшие в храме, видно, поняли, что сопротивляться бессмысленно. Они выходили наружу, перешагивая через груду кирпичей у полуразрушенного окна — второй, третий, четвертый… Осторожно бросали оружие наземь, испуганно переглядывались.
— Аллее? — спросил сержант Громов, когда наружу вышли восемь человек.
— Я, я, — закивал один из немцев, косясь головой в сторону храма.
— Селиванов, Пантелеев, Игнатюк, проверьте, — сказал Громов.
Действительно, в храме, тускло освещенном керосинками, не было больше никого. Внутри все загромождено ящиками, окна наполовину забиты мешками, под ногами ржавые осколки и битые кирпичи…
Селиванов поднял голову — в куполе зияла дыра, и сквозь нее чернело ночное небо с еле уловимым синим оттенком. Скоро рассвет.
Где-то вдалеке, видимо, уже на окраине села затрещали автоматы и снова смолкли. Ружейная пальба становилась реже.
— Подумать только, из самого божьего дома немцев прогнали, — запыхавшимся, но бодрым голосом сказал Игнатюк.
Он говорил это и тоже стоял рядом, глядя в небо над куполом храма.
— Тоже мне божий дом, — тихо ответил ему Селиванов.
В самом деле, это место мало походило на церковь — склад и склад, только с дырявым куполом наверху и чудом сохранившимися фресками на облупленных стенах.
В слабом блеске керосиновых ламп на стенах можно было едва разглядеть святых — они будто проступали сквозь стену, выцветшие, стоящие в нелепых позах, то преклонив колени, то воздев руки к небу, то неестественно вывернув головы. Лица их были отчего-то черными, да и сами они в мерцании керосинок больше походили на темные силуэты.
Их потемневшие головы окружали красные нимбы — странно, думал Селиванов, ведь нимбы вроде должны быть желтыми или белыми… Наверное, так кажется в полумраке.
Вышли наружу, доложили Громову, что внутри никого. Немцы сидели в снегу с удрученными лицами.
— Вот черти, — сказал Игнатюк.
Закинул винтовку на плечо, присел к немцам, снял сидор, развязал и достал пачку папирос.
Ишь ты, подумал Селиванов, а сам все махорку курил.
Немцы недоверчиво покосились на Игнатюка с папиросами. Тот сунул одну в зубы, а остальную пачку протянул фрицам.
— Эй, Ганс, будешь раухен? — спросил он. — Криг аллее. Капут.
Пальба раздавалась уже только на самом краю села. Бой подходил к концу. Немцы осторожно и недоверчиво брали по папиросе, тихо благодарили, закуривали.
А через минуту к храму подоспели бойцы третьей роты — они шли не торопясь, уже закинув на плечи винтовки.
— Опоздали! — крикнул им Громов. — Мы уже, вон, тут со всеми разобрались, даже стрелять не пришлось.
Оказалось, что третья рота тоже не сидела без дела — по пути наткнулись на немецкий грузовик, который внаглую пытался прорваться на Калужский большак. Подорвали гранатой и расстреляли водителя через стекло. Из кузова выпал ящик, раскрылся — и на снег вывалилась куча немецких медалей и орденов. Наверное, хотели раздать к Новому году… Бойцы хвастались друг другу фашистскими побрякушками и смеялись — будет, мол, чем теперь елку украсить.
Из разговоров выяснилось, что село почти взяли, только на северной окраине еще идут вялые перестрелки.
Многие немцы сдались, еще больше убито, еще больше — бежали. Захвачена немецкая полевая кухня, обозы, штабные документы. Внезапная ночная атака удалась.
К рассвету замолкли последние выстрелы. Всё кончилось. Недельное было взято.
Когда стало светать, начали подсчитывать убитых и раненых.
Во дворах, на дорогах, в огородах — везде валялись мертвые немцы. У выезда на Калужский большак — сгоревшие грузовики и мотоциклы.
Из подвалов и погребов медленно, по одному, с опаской выходили местные жители, спрятавшиеся на время боя. В основном — бабы и дети. Увидев бойцов, выдыхали, кидались на шею, плакали.
Взяв Недельное, части 238-й стрелковой дивизии прорвались глубоко в расположение немецких войск. Противник держал ближайшие населенные пункты с трех сторон.