Покров-17

Полковник просунул руку за калитку, снял крючок, со скрипом открыл дверь и вошел в темный двор. Я шагнул за ним.

— Дверь открыта! — крикнул вдогонку старик.

Когда мы поднимались по ступенькам на крыльцо, полковник обернулся ко мне, похлопал меня по плечу и впервые за это время улыбнулся.

— Не знаю, что он нам скажет, — сказал он мне шепотом. — Но это шанс.

Я кивнул.

Полковник открыл входную дверь, мы прошли в тесную прихожую, и в нос ударил запах прелой стариковской одежды, пыли и лекарств.

Когда мы открыли дверь ярко освещенного зала и вошли внутрь, полковник резко замер на пороге, будто ударившись в стеклянную стену, и отшатнулся назад. А потом я увидел то же, что и он.

Старик, которого звали Харон Семенович Богоедов, стоял у окна в потасканном дырявом свитере, глядел на нас сквозь блестящие очки и улыбался.

Он был человеком только выше пояса.

Под его свитером висело огромное мохнатое паучье брюхо, утыканное редкими волосками, а от него расходились в стороны шесть длинных и тонких лап.

— Я же говорил, что болею, — сказал он, виновато разводя руками. — Но мне уже лучше.

В углу стоял черно-белый телевизор. На экране ходил по пляжу радостный парень с огромной пачкой жевательной резинки Wrigley’s Spearmint. Натуральный мятный вкус, радость истинной свежести. Настоящее американское качество.

В зале густо пахло квашеной капустой.

* * *

Горький ком подкатил к горлу. Я зажал рукой рот и выбежал на крыльцо. Меня стошнило.

Когда я вернулся в зал, утирая мокрые губы, полковник все так же стоял на пороге, а Харон Семенович виновато улыбался.

— Уж извините, — сказал он мне. — Какой есть. Попейте водички, в прихожей ведро с ковшиком. Не бойтесь, вода из колодца.

Я обернулся, увидел ведро с торчащим из него пластмассовым ковшиком, зачерпнул и стал жадно глотать воду.

— Мда, — сказал Каменев. — Мы ожидали увидеть немного другое.

— Ну а я что поделаю? — Харон Семенович снова развел руками. — Что я поделаю-то? Рассудок сохранил, и на том спасибо.

— И как вам удалось сохранить рассудок? — спросил я, не отрывая губ от ковша.

— Честно? — он задумался. — А хрен его знает. Как-то так вышло. А вы, я погляжу, сами не очень здоровы?

Мы с полковником хмуро кивнули.

— Беда-а-а, — протянул Харон Семенович.

Он засеменил паучьими ножками по направлению к кухне, протиснулся толстым брюшком в дверной проем и скрылся. Мы услышали, как на кухне гремит чайник.

— Сейчас я чаю всем поставлю, сюда народ с деревни придет телевизор смотреть, — крикнул он из кухни. — А пока они смотрят, все вам расскажу.

Мы с полковником переглянулись. Его лицо выглядело абсолютно потерянным.

— И что теперь? — прошептал я.

— Послушаем, что скажет.

Поставив чайник, Харон Семенович снова протиснулся в зал, неуклюже сложив лапы перед собой — так они выглядели еще отвратительнее — и взглянул в окно.

— О! — сказал он. — А вот и соседи подходят.

Он подошел к распахнутому окну и крикнул:

— Вечер добрый, Тихон Геннадьич! Калитка открыта, как всегда, чай поставил… Проходите!

Тихон Геннадьевич оказался сухим, высоким стариком в потасканной шинели без погон. В руках он нес бумажный сверток, перевязанный бечевкой. Зайдя в прихожую и увидев нас, он с недоверием покосился в нашу сторону, но Харон Семенович успокоил его:

— Это свои, свои. Они не помешают. Присаживайтесь!

Тихон Геннадьевич прошел в зал, коротким кивком поздоровался с нами, вручил Харону Семеновичу сверток.

— Вот, — сказал он — Это моя бабка печенья вам напекла.

— О-о-о-й, — Харон Семенович расплылся в умильной улыбке. — Ну что-о-о вы… Спасибо!

Они обнялись. Тихон Геннадьевич уселся на табурет перед телевизором.

— А сама Алевтина Петровна почему не пришла? — спросил Харон Семенович.

— Приболела. Давление…

— Понимаю. У всех нас… — он снова взглянул в окно. — О, еще Степановна идет!

Степановна принесла банку соленых огурцов.

Через десять минут в зале почти не оставалось свободного места, и нам по-прежнему пришлось тесниться в прихожей. Пришло восемь человек. Старики в ватниках и спортивных куртках, в потертых тренировочных штанах, старухи в платках и с несколькими слоями тряпья на теле, а еще худой сорокалетний мужик в желтой строительной каске и с совершенно невменяемым выражением лица. Он вручил Харону Семеновичу здоровенную вяленую рыбину и сказал, что это к чаю.

— Тихо, тихо! Началось! — зашептались бабки.

На черном экране появилась белая полоска, по ней заскакал маленький шарик, подпрыгнул и провалился в пропасть — а потом под звук мрачных, неестественных фанфар из темноты выросла бледная голова с наростом на макушке.

— Телекомпания «ВИД» представляет, — сказал голос за кадром.

— На Ельцина похож! — сказал один из стариков.

— Т-ш-ш-ш, — пристыдила его сидящая рядом бабка.

На экране появился Влад Листьев в стильных очках и с модными черными усами.

— Извините, я ненадолго… — заговорил вдруг Харон Семенович. — Мне надо немного поговорить с милицией.

Ему оказалось трудно пробраться в прихожую из зала, потому что люди расселись вокруг телевизора, и Харон Семенович со своим толстым паучьим брюшком и шестью лапами оказался зажат возле окна.