Покров-17

— Идите спать, хорошо? Удумали невесть что… — недовольно пробурчал старик и снова положил голову на подушку.

— Вам нечего бояться в Институте, — сказал Каменев. — Я гарантирую, что вам не сделают ничего плохого.

Харон Семенович недовольно скривил лицо, раздраженно фыркнул, приподнялся на кровати, неуклюже свесил паучьи лапки и сел, недобро глядя на нас снизу вверх.

— Идите отсюда вон, — сказал он жестким голосом. — Вам ясно?

Мы с Каменевым вновь переглянулись, он вздохнул, вытащил из кармана пистолет и приставил к виску старика. Я сделал то же самое.

— Если вы попробуете позвать на помощь соседей или устроите еще какой фокус, я выстрелю, — с железом в голосе сказал Каменев.

— Или я, — добавил я.

Харон Семенович испуганно замер, глядя по сторонам одними зрачками, нижняя губа его задрожала, паучьи лапки хаотично заерзали по полу.

— Что, значит, решили за мой счет вылечиться? Думаете, поможет?

— Возможно, — сказал Каменев. — И это поможет не только нам. Это поможет всем людям здесь. Это единственный шанс спасти весь этот сраный Покров-17 и, может, открыть его границы.

Харон Семенович вдруг тихо захихикал, а потом снова поднял на нас глаза и сказал, не переставая смеяться:

— А вы уверены, что я был нужен институту для вакцины? Вы уверены, что вообще знаете, чем они там занимаются? Что они вообще ищут способ прекратить это все, а не…

— Нет, — отрезал Каменев. — Но это возможность. И мы намерены использовать ее. Вставайте.

Харон Семенович послушно встал, свешивая лапки одну за другой, натянул дырявый свитер, и мы проводили его к выходу под дулами пистолетов.

Во дворе было все так же холодно и промозгло. Харон Семенович посматривал на нас со злобой.

Мне было до отвращения стыдно.

Каменев подошел к калитке, снял крючок и выглянул на улицу.

— Держи его на мушке, — сказал он мне. — Следи. Не спускай с него глаз. А я пойду за машиной.

Харон Семенович язвительно усмехнулся.

— Еще и машину у соседей угнать решили?

— Не угнать, а реквизировать на общественное благо, — ответил Каменев и исчез за калиткой.

Харон Семенович обреченно уселся на скамейку возле забора. Я сел на крыльцо, не спуская с него дуло пистолета.

Никогда не подумал бы, что однажды буду вот так сидеть с пистолетом, наставленным на человека. Даже если он только наполовину человек. Нет, не так — тем более если он только наполовину человек.

— Не обижайтесь, Харон Семенович, — сказал я, не зная, что в такой ситуации говорить. — Мы хотим выжить.

Старик делано удивился, ахнул, скривил лицо в усмешке.

— Ой! Ну тогда ладно, конечно, никаких обид, что вы!

И вновь стал серьезным.

— Вам это аукнется, — продолжил он. — Обязательно аукнется. Вы даже не представляете, как скоро.

За калиткой что-то зашуршало. Видимо, Каменев уже вернулся, решил я. Но почему без машины? Не смог завести? Калитка стала медленно, со скрипом отворяться, и в этот момент Харон Семенович вдруг хищно улыбнулся, глядя на меня с вызовом и легким смешком в глазах.

Калитка открылась.

На пороге стояла черная тень с сияющим алым нимбом. Воздух вокруг ее силуэта дрожал, как мираж в середине июля.

Я замер, сидя на крыльце, и не мог перестать смотреть.

Тень стояла на месте, не двигаясь и не издавая ни единого звука. Она смотрела на меня. У нее не было лица и глаз, но она совершенно точно смотрела на меня. Я знал это.

Мое дыхание перехватило, задрожала рука с пистолетом.

Этого секундного замешательства хватило, чтобы Харон Семенович вскочил с лавки и бросился на меня.

Меня придавило к крыльцу, ногу больно прижало к ступеньке. Надо мной нависло серое месиво из тонких паучьих лап, покрытых щетиной, и жирного брюшка, и чуть выше — морщинистое лицо старика.

Одной лапой он прижал мою руку с пистолетом к крыльцу, другими крепко обхватил туловище; я не видел больше ничего, кроме его переплетенных ножек и рыхлого брюшка. Его тело воняло мочой, пылью и старческим потом.

Старик зашипел, схватил меня за шею, придавил к крыльцу еще сильнее, ударил головой о ступеньку и принялся душить.

Всё перед глазами смазалось; я пытался кричать, но получалось лишь беспомощно хрипеть. Рука с пистолетом слабела, и я понимал, что вот-вот выроню его.

Я крепко сжал зубы, напряг мышцы в нечеловеческом усилии, воткнул ствол Макарова в брюшко и спустил курок.

Грохнул выстрел.

Я выстрелил еще.

Руки, державшие мою шею, обмякли, паучьи лапы обвисли, и огромное рыхлое тело завалилось на меня.

Все еще задыхаясь от тяжести тела и нестерпимой вони, я с трудом выбрался из-под тела и свалился с крыльца.

Со стороны улицы зарычал приближающийся мотор, взвизгнули тормоза.

Я бросил взгляд на открытую калитку. Тени с красным нимбом больше не было. На пороге стоял Каменев. Его лицо искривилось в ужасе, а затем он разразился благим матом.

— Блядь! Пиздец! Ты что натворил, мудила?

Я не мог отдышаться, говорить было трудно.

Труп Харона Семеновича лежал на ступенях крыльца, безвольно свесив паучьи лапки. По доскам стекала кровь вперемешку с серой слизью.

— Тут был мертвый святой, — сказал я. — Самый настоящий. С красным нимбом…

Каменев, не отвечая, подбежал к телу, поднял его голову.