Покров-17

На полпути к алтарю, в центре храма, прямо под куполом отец Михаил, как всегда, замешкался и встал на секунду, задумавшись.

Странное место. И странное чувство.

Уже который раз каким-то непонятным образом отец Михаил чувствовал здесь, прямо на этом месте, присутствие другого человека.

Будто он стоит прямо здесь, перед ним, лицом к лицу.

Казалось, протяни руку — и коснешься его пальцами. Прислушайся — различишь чье-то дыхание и биение сердца. А если сосредоточиться и очень внимательно посмотреть, можно будет даже что-то увидеть. Хотя бы призрачные очертания.

Но нет, конечно же, никого здесь нет, и всё это только кажется. Просто пустое место. Просто храм. Просто необъяснимое чувство присутствия.

Очень странное ощущение.

Каждый раз на этом месте. Иногда сильнее, иногда слабее, но всегда.

Отец Михаил еще постоял, глядя в пол и размышляя о странном ощущении, а потом усмехнулся себе в бороду и пошел в сторону алтаря, к царским вратам.

Справа от царских врат сохранился кусок старой настенной росписи, найденной здесь при реставрации храма. Фрагмент так повредился, что даже не было понятно, что за святой на нем изображен. Это был просто черный силуэт, и почему-то с красным нимбом.

Отец Михаил задержался у входа в алтарь, глядя на черный силуэт. Странно, подумал он: никогда раньше не обращал особого внимания на этот фрагмент.

Вдруг он почувствовал, будто кто-то смотрит ему прямо в затылок.

Отец Михаил обернулся.

Ерунда какая-то. Примерещилось.

На всякий случай перекрестился.

* * *

25 сентября 1993 года

Закрытое административно-территориальное образование «Покров-17», Калужская область

Я ввалился в кабинет Каменева, чуть не сбив дверь с петель, тяжело дыша, почти не разбирая пути. Полковник и Серега сидели за столом, приходя в себя после черноты.

Полковник посмотрел на меня, в его глазах всё еще гулял хмель.

— О, явился, — сказал он. — Как ты там, нормально пережил? Волновались тут с Серегой.

Не зная, что ответить, я прошел к столу и безучастно рухнул на табурет.

Клочок бумаги, зажатый в моем кулаке, перевернул все представления о происходящем и запутал еще сильнее. Я не знал, что думать и кому верить, и боялся снова увидеть написанное: это реальность, которой лучше стоило оказаться сном. Я прекрасно понимал, что полковник не объяснит мне этого. И Институт не объяснит. Никто не объяснит. Никто на свете.

— Ну что как поленом прибитый? — усмехнулся полковник, наливая мне водку в стакан. — Пора бы привыкнуть. Вообще, это мы правильно выпили. Спьяну эта черная дрянь легче переживается. А вот с похмелья… У-у-у, с похмелья это натурально «ебани меня дробью, братан». Да, Серег?

Серега кивнул и подставил стакан.

Я молча смотрел, как водка льется из горлышка.

За окном, заколоченным черной фанерой, зашелестел крупный дождь.

— Ты это, конечно, не вовремя в сортир отошел, — усмехнулся полковник, разливая по стаканам остатки. — Ссать во время Черного Покрова, знаешь, такое себе вообще занятие! Пускаешь себе желтого вслепую, всё трясется, не видишь, куда струю направлять, забрызгиваешь всё вокруг… Ты как, не забрызгал?

Я схватил стакан и без слов опрокинул его до дна. Крепко обожгло глотку.

— А бывает такая темнота, что даже пипиську не нащупать, прикинь, — продолжал полковник. — Ты не смейся, я серьезно!

Я не смеялся.

— Кожа ведь тоже немеет, — пояснил он. — Собрался я как-то поссать, а тут темнота эта. Ну не терпеть же? Ширинку-то кое-как нащупал, а потом, такой, роюсь, копаюсь… Оп-па, ебаный лосось! А куда ж хуй подевался? Украли, что ли?

Серега засмеялся. Я вздохнул и сильнее сжал в руке листок бумаги.

— Так и обоссался, в общем, — захохотал полковник. — Прямо в штаны. Такая жизнь, блин. Я, правда, еще и бухой был в говнину… Ты-то как? Эй, писака, да что с тобой такое?

Я напряженно вздохнул, посмотрел в глаза полковнику. Бумажка в ладони стала мокрой от пота.

— Кто-то видел меня в этой темноте, — сказал я. — Кто-то, кто может видеть. Не знаю как. Но он видел.

Полковник и Серега непонимающе смотрели на меня.

— Он положил руку мне на плечо, — продолжил я. — И дал вот это.

Я разжал пальцы и выложил бумажку на стол.

Пока полковник читал, я достал дрожащими пальцами сигарету и закурил.

Это было мятое, оборванное, пожелтевшее от времени извещение с печатью Ленинградского горвоенкомата.

ИЗВЕЩЕНИЕ

Красноармеец Селиванов Василий Георгиевич, уроженец гор. Ленинграда, ул. Моховая, д. 32, за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был убит в бою 26 декабря 1941 года в пос. Недельное Малоярославецкого р-на Московской области. Похоронен: Московская обл., Малоярославецкий р-н, пос. Дурной Клин.