И снова темнота отступает и смазывается в грязно-серый туман, снова проступают очертания рук, и видна проросшая из асфальта трава под ногами, и белесое небо, и облупленная стена дома напротив, и лицо Капитана, который почему-то опять смотрит на меня с тревогой и озабоченностью.
— Что-то не так? — спросил я. — Мне уже не так страшно. Кажется, я привыкаю.
Последнее слово я будто проглотил, и показалось, что не слышу самого себя; резко зазвенело в ушах, к горлу подступила тошнота.
Мои ноги стали ватными, и показалось, что я вот-вот упаду. Так и случилось.
Меня подхватили руки Капитана, и в голове промелькнула мысль, что он был готов к этому и знал, что сейчас будет.
Потом меня стошнило. Кажется, я забрызгал Капитана.
Все перед глазами плясало в туманном калейдоскопе.
Я сидел на асфальте, Капитан стоял рядом на корточках, придерживал мое плечо и что-то говорил. Я не слышал.
Было невероятно паршиво.
Снова стошнило.
Сквозь размытый туман я увидел встревоженное лицо Капитана.
— Хреново выгляжу, да? — спросил я, когда снова смог говорить.
Капитан кивнул.
Он помог мне подняться, я оперся на его плечо и облегченно выдохнул. Кажется, становилось немного лучше.
— Это от уголька? — снова спросил я.
Капитан опять кивнул.
— Меня стошнило. Это хорошо или плохо?
Капитан покачал головой:
— Не знаю.
Мы пошли дальше. Я уже мог идти сам, туман перед глазами исчезал, и в голове больше не гудело.
И спустя десять минут мы дошли до знакомого перекрестка, того самого, где пришлось оставить машину.
Эти старенькие «Жигули» были моей гордостью. Я купил машину целиком на гонорары от книг и статей. То есть это был фактически первый зримый, ощутимый физически результат моего творчества. Я тогда говорил, что написал эту машину — так оно и было.
Не сказать, что я фанатичный водитель, никогда особо не любил ковыряться в капоте и просиживать сутки напролет в гараже, но это была моя машина, мой статус, конкретный результат моего труда.
Дверь у машины была раскурочена, она валялась на асфальте в двух шагах от капота.
Водительское кресло распорото, из него торчали пружины.
Шины спущены.
Лобовое стекло разбито.
В открытом капоте увлеченно копался, спрятавшись туда почти с головой, маленький толстый ширлик с лошадиным хвостом и необъятных размеров задницей.
Еще один ширлик — с волочащимся по земле пузом, круглым телом и головой дятла — сидел у заднего колеса и методично, размеренно долбил шину длинным клювом.
И еще один сидел прямо на крыше, у него был огромный, свисающий до самой груди нос, острый горб на спине и жидкие волосы по всему телу, он держал кривыми лапками выломанный из машины руль, резво крутил его в разные стороны и радостно бибикал противным голоском, как ребенок, брызгая слюнями.
Я не знал, что думать и что говорить.
— А ну пошли отсюда! — вскрикнул Капитан, выхватил пистолет и пальнул в воздух.
Ширлики резко переполошились и пустились наутек. Тот, что сидел на крыше, от неожиданности выронил руль, свалился на асфальт, неуклюже перевернулся и побежал вслед за остальными.
— Моя машина… — проговорил я, не веря своим глазам.
— Да уж, — присвистнул Капитан. — У вас теперь ни руля, ни колес.
Теперь мы точно никуда не поедем.
Я стоял перед тем, что раньше было моей машиной, курил — даже не помнил, как достал сигарету и чиркнул зажигалкой, это произошло само по себе — и все еще не мог поверить, что моих «Жигулей» больше нет. К горлу опять подступала тошнота.
— Мда-а-а, — протянул Капитан. — Это должно было случиться.
Он похлопал меня по плечу.
— Ничего, ничего, — продолжил он. — Может, оно и к лучшему. Тут за машину и убить могут. В этом плане эти твари лучше людей. Пойдемте пешком. Нам всего-то полчасика пройти.
От глубокой затяжки закружилась голова.
Мне показалось, будто вот-вот снова упаду в обморок, и поэтому я аккуратно сел на асфальт перед разбитой в хлам машиной. Капитан стоял надо мной, спрятав руки в карманах.
Я тяжело вздохнул, затянулся сигаретой.
Это крах, это конец. Когда я отсюда выберусь… Если я отсюда выберусь, впрочем, нет, какие, к черту, «если», только «когда» — я куплю новую машину. Да, думал я, да, именно так и сделаю.
В эту минуту мне показалось, будто Покров-17 вобрал в себя все самое отвратительное, что есть сейчас в нашем жалком и угасающем времени, всю мерзость нашего бытия, весь упадок и разруху. Как сходятся лучи солнца под лупой, чтобы разжечь огонь, так и это место сконцентрировало в себе всю гадость нашей эпохи.
Я видел умирающие деревни, остановленные заводы, нищих стариков и старух — здесь все это будто сошлось одной чудовищной карикатурой.
Ничего, ничего, думал я. Выберусь.
— Все еще думаете, что выберетесь отсюда? — спросил Капитан.
Я не удивился, что он опять прочитал мои мысли. Выдохнул дым и ответил:
— Да. Выберусь.
Капитан пожал плечами.
— Ваше право думать об этом, — сказал он. — Я, пожалуй, промолчу.
— Ну и молчите, — ответил я раздраженно и вдавил окурок в асфальт. — Пойдемте уже в этот ваш институт. Быстрее сделаем, что им там надо.