Покров над Троицей (СИ)

— Увы, князь, — архимандрит тоже поднялся со своего места, — чудо явления не находится во власти человеческой и не может быть предсказано, каким образом и когда снизойдёт. Благодать сия есть тайна великая, грешному человеку недоступная…

Долгоруков кивнул, подошёл к Ивашке и потрепал рукой по голове.

— Знамо, что не поладил ты с Голохвастовым. Дабы не рядиться с ним в другой раз, будешь при мне неразлучно, как я обещал. Тогда и трогать тебя зазорно будет. Собирай днесь своё узорочье(*) и переселяйся к моей дворне, хватит тебе по подвалам мыкаться!

Ивашка поклонился, не зная, кручиниться ему или радоваться, а Долгоруков повернулся к Иоасафу, моментально потеряв к писарю всякий интерес.

— Погоди убегать, — остановил архимандрит вскочившего мальчишку, — грамотку учинити надобно. Бери бумагу и перья…

Долгоруков с недовольным видом тоже сел обратно за стол. Составление грамот его не вдохновляло, но положение обязывало.

— Что отвечать будем, отче, на предложение латинское признать законным царем Дмитрием вора тушинского, присягнуть ему и вручить ключи от обители патриарху Филарету?- спросил воевода буднично.

Иоасаф, услышав последние слова, весь подобрался, как волкодав, почуявший дичь. Движения стали резче, черты лица заострились, голова наклонилась, и обычно участливый взгляд стал колючим, бородка вздёрнулась, и казалось, вот-вот превратится в наконечник копья.

— Филарету?! Нет такого патриарха в богоспасаемом Отечестве. Есть Гермоген и только он имеет право требовать от обители смирения!

Князь запрокинул голову, уперся взглядом в потолок, демонстрируя своим видом, как далёк он от церковной иерархии.

— Ты, воевода, глаза-то не закатывай, — разгоряченный архимандрит не желал терпеть княжеское равнодушие, — Романовы — они не на патриаршью панагию претендуют. Они повыше метят!

— На престол, что ли? — удивился Долгоруков.

— Именно, — хлопнул архимандрит ладонью по столешнице. — С тех пор, как «кошкин род» обосновался у полатей государя нашего Ивана Васильевича, с тех пор, как Анастасия Романовна из рода Захарьиных-Юрьевых стала законной супружницей государя, плетут Романовы козни свои вокруг трона царского рамено и сечительно.(**)

— Не навет ли, отче? — недоверчиво покачал головой Долгоруков.

— А вот сам посуди, воевода, — Иоасаф понизил громкость голоса, но жесткость не умерил. — Духовнику-иезуиту, пришедшему исповедовать «умирающего», сказавшийся больным самозванец вытащил из-под подушки и подал чудной свиток. В грамотке значилось, что перед польским ксендзом лежит сам сын Ивана Васильевича. А ещё Гришка показал хозяину имения князю Вишневскому крест наперсный, золотой, драгоценными камнями осыпанный, подаренный царственному младенцу его крёстным отцом, боярином князем Иваном Мстиславским. А теперь скажи, воевода, кто в Москве мог грамотку такую сотворити да подарок сежде, подлинным признанный?

— А Романовым что с того? Какой прибыток?

— Не скажи. Самозванец отблагодарил их сполна. Мёртвых — с почестями перезахоронили, ссыльных — вернули, а монаха Филарета облачили в архиерейские одежды и повелели быть «нареченным» Патриархом Московским и всея Руси.(***) Но ему мало. Не того полета птица — при воре состоять…

— Пустое, — махнул рукой Долгоруков, — худородны Романовы. Не поддержит их ни одна фамилия боярская. Мстиславские, Воротынские, Шереметевы, Трубецкие, Черкасские, Голицыны — любые из них родовитее да состоятельнее будут… Никто под руку Романовых не пойдёт — спесь не позволит.

— Не поддержат бояре — поддержит посад, — вздохнул Иоасаф. — Филарет — змея, кошкой ласковой обернуться способная, на коленях пригреться, лагодити зело(****), а потом ужалить исподтишка.

Архимандрит вздохнул коротко, плечи его опали и глаза погасли, словно исчерпали запас внутренней энергии.

— Молиться буду, чтобы управил Господь наш головами боярскими и не допустил поругания Отечества, отдав под власть клятвопреступников и христопродавцев. Пиши, Иван!

«Гетману Сапеге, каштеляновичу киевскому и всем его латинским соглядатаям. Да будет известно вашему темному царству, что напрасно прельщаете вы Христово стадо; и десятилетнее отроча в Троицком монастыре смеется вашему безумному совету. Не изменим ни вере, ни Царю, хотя бы предлагали вы и всего мира сокровища»…

* * *

С Долгоруковым Ивашке работалось хлопотно, но интересно. Тягомотное сидение за переписыванием грамот и книг сменилось круглосуточной беготней по стенам и башням, где воевода наводил порядок, укреплял дисциплину, топал ногами, кричал, рукоприкладствовал, а потом требовал у Ивашки записать-запомнить потребности стрельцов и пушкарей, «дабы способствовать зело сторожкой службе». Ещё более яростные скандалы сопровождали князя при посещении ключника монастыря Иосифа Девочкина. Тот наотрез отказывался беспрекословно выполнять распоряжения воеводы, по первому требованию выдавать необходимое снаряжение и провиант во всё возрастающих количествах.