Покров Шута (СИ)

В отражении были эти дурацкие развалины, уходящие вглубь к отражённому светлому небу. Слишком страшному и ещё более ненастоящему, чем этот чёрный полог с его стороны. Но на этих руинах кто-то сидел, на самой вершине, в самой глубине для Уолкера сидел некий человек, закутанный в длинный многослойный плащ до самых ушей. А его макушку надёжно прикрывал глубокий капюшон, который так же не давал ни малейший подсказки для того, чтобы попытаться определить, кто это такой. Сидит, болтает ногами и хохочет там. Да, смеётся именно он, Аллен понял это особенно отчётливо, даже не смотря на то, что сейчас парень молчал. Просто усиленно качал ногами и, Аллен был готов поклясться в этом, улыбался. Юноша почти видел эту безумную, открытую, блаженную улыбку, при виде которой волей неволей начинаешь пятиться, отступать подальше, лишь бы не попасться под его взгляд. Аллен не доверял тому, кто находился внизу, а тот опустил голову, глядя себе под ноги, кажется, прямо на Аллена и расхохотался в полный голос, по новой вставая и начиная быстро и ловко по острым краям арок, стен, кирпичей и блоков спускаться вниз, всё ближе к границе отражения. И Аллен, вопреки желанию, опустился на колени перед этой водой и коснулся её ладонью, понимая, что ещё мгновение, и он сам так же провалится на ту сторону, как раз к поспевающему пареньку, но… Чьи-то руки перехватили его за шею, оттягивая назад, заставляя пятиться от края в попытке освободиться от чужой, крепкой хватки. А затем он услышал проникновенный шёпот прямо в ухо: — Ты же не думаешь вновь попытаться от меня сбежать, Уолкер? И очнулся. Вернее, он не совсем очнулся, он просто вдруг понял, что никаких лун и отражений больше нет, и что он лежит где-то на чём-то довольно мягком и тёплом, видно, давно прогретом им самим. Кровать — напрашивался вывод. Он чувствовал себя довольно хорошо, как бы странно это всё не казалось. Только лёгкая боль в утомлённом теле, что было вдвойне странно ощущать во время неподвижного лежания. «Совсем раскисла барышня» — подумал он, стараясь подавить страх от непонимания, где он и что с ним, и открыл глаза. И тут же закрыл, потому что слишком яркий свет безжалостно резанул глаза, выбивая из них непрошенный слёзы, и Аллен попытался прикрыть лицо руками. Он не чувствовал левую руку. У него больше не было левой руки. Он встретился с Тикки в той бамбуковой роще, и Ной её… уничтожил.

Образовавшийся в горле ком было не протолкнуть, он явственно ощущал, как сжимается сердце, как не хватает ему воздуха, и начинает кружиться голова, и наконец-то приоткрыл губы, судорожно вдыхая. Теперь стало немного полегче. Чуть-чуть. Теперь он мог дышать, ощущать, как небольшие порции кислорода проходят короткий путь по трахее, достигают лёгких. Он никогда и не думал, что будет настолько удивлен тому, что будет жив, что будет с силой вслушиваться в каждое ощущение, в каждое трепетание век, в каждый вдох, стук сердца и с удивлением ощущать, что глаза становятся влажными, не смотря на то, что уже давно привыкли к свету.

Оказывается, быть живым так здорово!

Вот только, только… Аллен приподнял к глазам правую перемотанную руку, попытался вспомнить, когда мог её ранить: ещё при схватке с чистой силой Сумана или уже с Тикки Микком, а может быть, когда он уже отключился. В голове всё смешалось. Единственное, что имело сейчас значение, это его левая рука. А точнее — её отсутствие. Его чистая сила и впрямь была разрушена. Бессилие диктовало откинуться обратно, порыдать в подушку, если что, дать волю эмоциям и смириться с новой судьбой.

Уродской руки, которую Аллен когда-то так ненавидел и считал причиной всех своих бед, больше не было.

Больше не было его чистой силы — билета в мир войны экзорцистов и Ноев. Что будет дальше — думать об этом без страха было нереально. Без страха, без обиды на собственную глупую судьбу и на самого себя за то, что сразу не понял, чем может грозить ему эта заварушка. Не подумал, не понял, не прочувствовал, что в этой войне он вполне может умереть, что его могут жестоко пытать, унижать, да что угодно! Не понял, что его враг, скорее всего, будет убит совсем не им, что враг может оказаться в разы сильнее его, и что ничего с этим не поделаешь. Да, было обидно.

И, запрокинув голову, с силой сжав глаза, он судорожно вдыхал воздух, пытаясь сдержать рвущиеся из груди стоны и крики.