Покров Шута (СИ)

— Такие вещи можно сравнивать? — криво усмехнулся Лави.

— Мы обязаны сравнивать подобные вещи. Для чего ещё мы живём, записывая скрытые тайны, ошибки и волнения?

— Но что мне тогда, прятаться здесь лишь потому, что я обладаю информацией, которую хотят получить Нои?

— До тех пор, пока не извлечешь из этого урок, — да.

И Лави мысленно застонал, откидывая голову. Не так-то просто быть будущим книжником.

====== Глава 47. Один новый день. ======

Вайзли был разбит и вряд ли мог собраться по кусочкам обратно в ближайшее время. Он устал считать сутки, считать недели и месяцы, отмеряя потраченное здесь время. В последнее время его всё чаще забирали на долгосрочные процедуры, занимающие от двенадцати часов до нескольких суток. Немудрено окончательно потеряться во времени. В последнее время реальность имела всё более и более размытые очертания, заслоняемая тенями из ночных кошмаров. Тенями, которые, кажется, были отражением его собственных деяний. Он был беспощадным Ноем, способным свести с ума, и сам сходил с ума теперь лишь от неясных отголосков его прошлого.

Это было двоякое ощущение и не слишком устойчивое положение для него и его разума.

Он был Ноем, гены которого неистово буксовали и никак не могли пробудиться в полной мере. Он вспоминал то, что может быть понято лишь Ноям, и его человеческое, слабое сознание, не укреплённое необходимой ему тьмой, сходило с ума и корчилось в душераздирающей агонии. Воспоминания бились о стены несовершенного тела и разума, способности едва-едва прорезались, обжигая голову, криками вырываясь из глотки. Руки в крови, сбитые о стены, пара ногтей отсутствует – вырваны с мясом во время очередного безумия. Приступа, как вполне можно это назвать. Всего лишь приступ — термин почти медицинский и интересный.

Учёные вокруг него думают наивно, что он просто сходит с ума. Пока он умеет правильно скрывать свою настоящую сущность. Пока он на их долгих исследованиях — он без сознания. Тогда сны, дар и тьма обходят его стороной.

Впрочем, если бы Вайзли был честен с собой, он бы признал, что тьма уже внутри него, она была с ним с самого рождения, быть может. Но сейчас она точно уже была в нём и просто не могла проявить себя во всей своей красе.

Вайзли, уставший от вида крови собственной и чужой, от криков своих и чужих, от отчаяния своего и чужого, от беспомощности, общей для всех, знал, что его тьма прекрасна, поразительна и почти всемогуща. Это знание было единственным лучиком любимой тьмы в ослепительном сиянии окружающих его ламп. Этот небольшой, тщательно хранимый секрет был тем, благодаря чему юноша всё ещё точно знал, почему он живёт, чего он ждёт и на что надеется.

Стимул для продолжения молчаливой и незаметной со стороны борьбы. Иначе он уже нашёл бы способ убить себя или провернуть что-то настолько же безумное и неправильное.

Он устал. Действительно устал, хоть ничего и не делал. Он был полностью выжат, как и тело, изнурённое бесконечными глупыми обследованиями, из которых отчаявшиеся учёные пытались выжать по максимуму. На его теле было столько новых шрамов. Его тело казалось таким непрочным, хрупким и грязным.

Он жаждал очищения, он жаждал пробуждения, и вряд ли что-то могло пересилить это его желание. Человек, желающий стать бездушным Ноем. Людям должно быть стыдно и страшно, что они создают условия, в которых просыпаются такие мысли. Хотя, конечно же, Вайзли был уверен, что Нои не бездушны.

Может ли быть, что скоро они разуверятся в своём проекте и закроют его?

Что будет с ними, с подопытными? Убьют их? Наверное, это слишком расточительно для этих глупых, алчных идиотов.

Вайзли хотелось конца света. Красивого, масштабного, окончательного, чтобы люди больше никогда не могли вернуться, сколько бы времени со дня Армагеддона не прошло. Чтобы этот мир превратился в вечные руины. Но он знал, помнил смутно, но помнил, что такое уже должно было произойти, происходило. Не смотря на то, что это было невозможно. Это был мир людей. И сколько не убивай их, сколько ни старайся, они всё равно вернуться на эти земли.

Что-то в этом было. Наверное, именно то, что видел в этом Тысячелетний Граф. Графу даже демоном не надо быть, чтобы желать смерти человечеству, честно. Достаточно лишь прожить тысячелетия в их компании и увидеть со всех сторон.

Никто такого не выдержит.

А может быть, это в нём снова заговорила тьма, такая сговорчивая, когда речь шла о планах Тысячелетнего Графа.

— Сегодня-то здесь безопасно? — дверь приоткрылась, вырывая юношу из глубокой задумчивости, и в комнату заглянул ни кто иной, как Аллен Уолкер. Четырнадцатый Ной и экзорцист в одном лице.