Покров Шута (СИ)

— Да. На будущее, если оно у тебя будет, Малыш, дам хороший совет: даже если что-то имеешь против начальства, не смей высказывать им это в лицо. И тем более побуждать других членов семьи тоже участвовать в этом бунте. — У меня нет семьи, — глухо заметил Аллен. — Зато начальства не мало… — Тебя могут убить? За что? За то, что ты меня не убил? — это казалось слишком простым, слезливым и глупым, но оно же казалось наиболее очевидным. И Тикки на этот вопрос лишь согласно кивнул. Аллен снова отвернулся. Желания драться, доказывать что-то больше не было. Думать о пропавших, но возможно живых друзьях было больно. Больно бездействовать и не знать, как заставить Ковчег вновь раскрыться полностью, улица за улицей, комната за комнатой, восстановиться вместе с людьми. Больно. Но эта боль затихала, оставляя после себя что-то смутно напоминающее интерес. — И что, это того стоило, Малыш? — на сей раз нарушил молчание Тикки Микк. Убедившись, что Аллен обернулся к нему, он продолжил. — Этот бой. Что он дал вам? Дал бы вам при том исходе, если бы вы выбрались наружу втроём, а другие погибли? Забили Гнева? Он вскоре вновь переродится, новый и, скорее всего, куда более опасный, а его убийца был бы погребён останками этой громадины. Так ради чего? — Ради чего? — недоверчиво переспросил Аллен. — Это Граф захватил нас сюда, в Ковчег! — Это вы припёрлись на остров, полный акума и Ноями! Честное слово, только самоубийца мог надеяться на благоприятный исход. А если бы Граф вообще не задумал эту сцену в Ковчеге, вас с лёгкостью забили бы на земле! Ещё тогда когда ты примчался на подмогу! Так ради чего? Аллен открыл рот, собираясь ответить, но не смог, не сумел выдавить из себя объяснения, потому что знал, что слова вроде: «ради людей» «ради акума» «ради тех, кто сам не в силах себя защитить» Тикки ничего не скажут. — Ты не поймёшь. — Чего? Чего-то вроде «ради друзей»? — вызывающе хмыкнул Ной. — Позволь не согласиться. Ради чего я, по-твоему, сохранил тебе жизнь? — Ради меня? — хмыкнул Аллен, — или ради светлой памяти о нашей дружбе? Сколько она там продлилась-то? Тикки не ответил. Он тоже сидел на полу, вытянув полусогнутые ноги и закрыв глаза. При этом он был настолько расслаблен, что казался спящим или, по крайней мере, дремлющим. Аллен уже только пожелал отвернуться обратно, как Микк, так и оставаясь недвижимой статуей, всё же оторвал ладонь от пола и похлопал ей рядом с собой. — Иди сюда, Малыш. — Зачем? — недоверчиво осведомился Аллен. — Надоело говорить через весь зал. — Ну так иди сам ко мне. — А ты не сбежишь? — лениво приоткрыв один глаз, уточнил Тикки. Уолкер пожал плечами, потому что и сам не знал ответа на этот вопрос. — Ну, смотри. Ной медленно, как будто тело не желало его слушаться, поднялся на ноги и пошёл к Аллену, который, в свою очередь, напряжённо замер, врезаясь в пол острыми когтями всё ещё активированной чистой силы. Ной мог снова попытаться её уничтожить, совершить пакость напоследок. Или, может быть, все эти слова о вынужденной заморозке Ковчега обман, и время дано Ною, чтобы убить его. Хотя, почему бы тогда не оставить его в разваливающемся Ковчеге? Тикки опустился рядом и опустил удивительно тёплую ладонь Аллену на плечо. На правое плечо. — Даже твой плащик на меня больше не реагирует, расслабься. — Это последнее, что я собираюсь делать, — продолжая не смотреть на Тикки, паренёк попытался нащупать плащ, изумлённо понимая, что тот почти исчез и свободно покрывал лишь плечи. Даже пушистость воротника заметно уменьшилась. Чистая сила устала? Паника всколыхнулась внутри болезненным покалыванием проходясь по самым кончикам пальцев.

Нет, он, вроде бы, не чувствовал ничего подобного, да и плащ ведь пока что при нём.

— Расслабься, — проникновенный шёпот Тикки пронизывал до глубины, щекоча по самым оголённым нервам. Это не был голос Ноя, это был покровительственно-наставляющий тон безымянного португальца, с которым Аллен познакомился два года назад. И который был одним из самых близких людей за всё время странствий с учителем. Одним из самых соблазнительных людей.

И даже будучи Ноем, он будоражил в Аллене позабытые грани чувств.