Читаем Покров Шута (СИ) полностью

Кажется, он считал этого Ноя прекрасным ангелом смерти? Зря он так считал, зря. — Они действительно сейчас не мертвы? — Да. Малыш, могу поклясться хоть вставной челюстью Графа Тысячелетнего, если она у него и впрямь вставная, как говорят Узы, они должны быть сейчас живы. То есть, можно сказать, что сейчас они в коме и даже не существуют, но их можно вернуть. — И как? — Ну, для этого надо, наверное, чтобы этим Ковчегом кто-то управлял. Кто-то, помимо Графа, потому что этот Ковчег, между прочим, свидетель трагического предательства. Да, Ной, которому было отдано управление над ним, предал семью и передал право управлять им кому-то ещё. Какому-то человеку. Возможно, Мариану Кроссу, говорят, тот знал этого Ноя. — У вас был преда… Стой!! — Аллен вскочил на ноги, направив на Тикки когтистую руку. — Так Учитель может всё исправить, да? Но он же был где-то в Эдо, он может быть даже здесь! — Не в этом зале. А в заблокированном состоянии комнаты полностью изолированы друг от друга, даже если между ними не было стен. Это всё равно что карантин. Твой Учитель не сможет попасть куда бы то ни было, даже если очень пожелает. — Но он может быть и здесь, его чистая сила, она маскирует и скрывает его! — Здесь больше никого нет, за этой комнатой был полный контроль, поверь мне. Скорее Кросс навещал помещения более важные, лабораторные. Они находятся в основании этой башни, в другой комнате, а между комнатами Ковчега стоят не стены, а пустота. Так что, нет, сюда ему не попасть. В комнату управления какую-нибудь, если она есть — тоже, если он сейчас не в ней. И, скорее всего, Граф устранил первым делом устройство, помогающее управлять этим Ковчегом, и перенёс в новый, если я хоть что-то в этом понимаю. Теперь понятно? Аллен тяжело бухнулся рядом с Ноем, уже сам слегка опираясь о его плечо. Звучало слишком логично и слишком зловеще одновременно. Его друзья были всё ещё живы. Их можно было спасти, но спасение было отрезано. И всё, что ему оставалось, это либо драться с Ноем, который стал сильнее чем раньше, либо сидеть рядышком и беседовать. Сидеть долго. — Почему ты оставил меня в живых? — вопрос сорвался с губ Аллена против воли уже в который раз, и, судя по тяжёлому вздоху Тикки Микка, порядком задолбал его. — Тебе нравится ставить меня в неудобное положение, да, Малыш? — Тикки снова ощутимо вздохнул, прижимая Аллена к себе поближе, буквально вжимая левое плечо себе в грудь, отчего Аллен снова напрягся. Ему определенно не нравилось, когда Ной касался его левого плеча, но сейчас, несмотря на прошедшее время, в его голове царила неразбериха и двойственность: кажется, ещё чуть-чуть, и он начнёт воспринимать Ноя как того безымянного португальца, который учил его целоваться. При воспоминаниях об этом довольно постыдном для Уолкера, но удивительно светлом и приятном фрагменте его жизни он заметно покраснел, судя по гортанному смешку пристально наблюдающего за ним Тикки — очень заметно. Шершавый палец мужчины провёл по заалевшей щеке юноши. Слишком интимное касание для врага. Аллен должен был оттолкнуть Ноя. Но что-то внутри успокаивающе нашёптывало, что опасности от этого человека нет и никогда не будет. Что-то, что когда-то не дало Аллену Уолкеру ударить Роад Камелот в спину, когда она подставилась, даже после того, как он узнал о том, кто она такая. Он был неисправим. — Я ударил тебя сегодня, — тихо проговорил он, внезапно осознавая. — Я был готов убить тебя. Он не мог заставить себя бить Роад, он никогда не ощущал ненависти к акума, но Тикки вывел его из себя. Даже довёл до небольшого помешательства. И это помешательство, тот факт что он не понимал, что делал, пугал его похлеще пьяного Кросса в самые худшие времена ученичества. — Ты был не в себе. Мне стоило об этом подумать, но я был… зол. Ты задел меня за живое, так говорят? — Тикки усмехнулся задумываясь над некоторой нелепостью слов Уолкера. — Малыш, ты что, оправдываешься? — Нет! — слишком быстро для продуманного и взвешенного ответа.

А глядеть в эти смеющиеся золотые глаза было и вовсе невыносимо, Аллену казалось, что эти нечеловеческие глаза принадлежат кому-то, кто отлично понимает все его чувства и знает о лжи.

Да, Тикки Микк некоторое время назад был для Аллена едва ли не образцом понимания и всезнания! Даже круче Мариана Кросса. Наверное, потому что тому частенько было совершенно не до ученика, который сутками вкалывал лишь бы оплатить огромную гору остающихся за ними долгов. А Тикки был рядом постоянно, ждал, выслушивал, сидел рядом, обнимал… Лапал. Да, почти как сейчас обнимает. Хорошо хоть, что ещё не лапает. — Я тоже не оправдываюсь. Но предпочел бы, чтобы твоя чистая сила так и не восстановилась. Не хочу видеть тебя в этой войне. Даже сейчас не хочу. Даже когда я сижу перед тобой тёмной стороной, ты всё равно умудряешься задевать меня до глубины души, напоминая, что она у меня есть. В чём твой секрет, как ты умудряешься это делать?

— Ты... ты серьёзно? — вполне обоснованно, не доверяя словам Ноя, переспросил Аллен.

Перейти на страницу:

Похожие книги

О медленности
О медленности

Рассуждения о неуклонно растущем темпе современной жизни давно стали общим местом в художественной и гуманитарной мысли. В ответ на это всеобщее ускорение возникла концепция «медленности», то есть искусственного замедления жизни – в том числе средствами визуального искусства. В своей книге Лутц Кёпник осмысляет это явление и анализирует художественные практики, которые имеют дело «с расширенной структурой времени и со стратегиями сомнения, отсрочки и промедления, позволяющими замедлить темп и ощутить неоднородное, многоликое течение настоящего». Среди них – кино Питера Уира и Вернера Херцога, фотографии Вилли Доэрти и Хироюки Масуямы, медиаобъекты Олафура Элиассона и Джанет Кардифф. Автор уверен, что за этими опытами стоит вовсе не ностальгия по идиллическому прошлому, а стремление проникнуть в суть настоящего и задуматься о природе времени. Лутц Кёпник – профессор Университета Вандербильта, специалист по визуальному искусству и интеллектуальной истории.

Лутц Кёпник

Кино / Прочее / Культура и искусство