Покров заступницы

– Показывай!

Теперь уже на каждого коня пришлось садиться по двое; вытянувшись цепочкой, тронулись.

Солнце перевалилось на вторую половину дня и целилось к закату, синие тени сосен вытягивались на снегу все длиннее. Гиацинтов, ехавший с Дарьей впереди, едва сдерживал себя, чтобы не погнать коня рысью; понимал: с двойным грузом, да еще по глубокому снегу, животину можно и запалить. Поэтому повод не дергал, держал свободно. Конь, словно в благодарность, старался не подвести, шел ходко, прокладывая в снегу глубокую борозду.

– Вот, здесь они, – Дарья подняла руку и показала, – там увал, а как сосны кончатся – низина, в низине и сидят. Да вон, дым видно, костер развели, греются…

Спешились.

Гиацинтов приказал всем, кроме Федора, укрыться в густом сосняке и оставаться там, пока он не позовет. Молча кивнул Федору, и тот, насунув на глаза лохматую шапку, беззвучно, большими зигзагами, двинулся вперед, скользя, будто тень, от одного толстого дерева к другому. И так ловко, привычно это проделывал, что его и с пяти шагов можно было не заметить. Выждав, Гиацинтов направился за ним, стараясь попадать след в след.

Миновали увал, запорошили себя снегом и выбрались на каменный выступ. По-пластунски доползли до края и осторожно заглянули в низину.

– Володя, а Володя, слушай меня, – зашептал Федор, – шибко много их, а нас мало, да еще баба…

Гиацинтов слышал и не слышал его. Он до рези в глазах смотрел вниз и искал Варю. Но ее не было – нигде. Ни на санях, на которых лежали лишь мешки, ни возле коней, ни возле костра. Видел лишь связанного старика и понуро сидящего рядом с ним невзрачного, сгорбившегося мужика.

«Похоже, это и есть предсказатель. А где Варя?»

В этот момент к мужику подошла женщина, и он ее узнал по рисунку младшего Скорнякова, тронула мужика за плечо, коротко сказала что-то ему, и тот поплелся к костру. Когда мужик завалился в костер и поднялась суматоха, Гиацинтов мгновенно подал знак Федору – оставайся и прикрой! – а сам соскользнул вниз по гладким валунам и, не поднимаясь, подполз к большому пню, укрытому широкой снежной шапкой. Замер. Даже дыхание затаил. И еще раз внимательно оглядел всю низину из своего укрытия. Варю он не увидел. «Да где же она может быть?! Где?!»

– Кармен, успокойся! Возьми себя в руки! – Целиковский пытался оттащить ее от Феодосия, но она вцепилась мертвой хваткой в обгорелое тело и не желала отпускать, кричала:

– Все впустую! Ты понимаешь, все впустую!

– Прекрати истерику! – все-таки Целиковский оторвал ее от Феодосия, оттащил в сторону, усадил в передок саней и, зачерпнув снег пригоршней, заботливо обтер ей лицо.

Кармен замолчала. Смотрела остановившимися глазами на неподвижного Феодосия, и тот, будто почувствовав этот пронизывающий взгляд, неожиданно шевельнулся. Подтянул ноги к животу, закрыл обгорелое лицо почерневшими руками, и тонкий, длинный звук повис над низиной:

– И-и-и-и-и-и…

Будто время крутнулось в обратную сторону и чистая, непорочная душа маленького Андрейки, измученного болезнью, взмолила о помощи.

Звук не прерывался, длился и длился, казалось, что он никогда не иссякнет.

Кармен и Целиковский бросились к Феодосию. Подняли его и отнесли в сани. Кармен осторожно придерживала его голову, видела изуродованное лицо и готова была на любые условия – лишь бы только не прерывался тягучий звук, тянущийся из потрескавшихся, в судороге сведенных губ:

– И-и-и-и-и-и…

Целиковский крутнулся на месте, и к нему вернулся командный голос, все-таки боевик он был бывалый, и не раз приходилось попадать в безвыходные, казалось бы, переплеты, но он умудрялся находить из них выход; крикнул:

– Его надо спасать! Возвращаемся в избушку! Быстро!

В низине возникла легкая суматоха. Принялись разворачивать сани, кони уросили, вздергивая головами, пятились, утаптывая снег. Но вот, кажется, выстроились и тронулись быстрым ходом. Последняя подвода еще не выехала из низины, а Гиацинтов, выскочив из своего укрытия, уже карабкался по каменному уступу наверх, где его терпеливо дожидался Федор, сразу все понявший без слов.

Теперь уже не таясь, напрямую, они взбежали на увал и кинулись к сосняку. Скоро все были на конях и по старому следу спешили к избушке.

– Дед живой, а? Дед живой? – успел спросить Гриня, и, услышав, что Матвей Петрович жив, злобно оскалился: – Да я их голыми руками всех передушу!

«Окно в избушке одно, ну, дверь, все равно две стены без обзора, подползут и зажгут – сами выскочим», – Гиацинтов лихорадочно пытался придумать хоть какой-то план, но ничего толкового в голову не приходило, наверное, еще и потому, что стучала, не давая покоя, неотступная мысль – где же Варя? Была ли она в избушке, когда захватили старика и предсказателя? Спрашивать об этом у Дарьи было уже некогда – скорей, скорей, успеть, а там, может быть, и прояснится.

Не прояснилось.