Покров заступницы

Вот так, дорогой Владимир, и складываются дни моей нынешней деревенской жизни – то солнышко светит, то тучки набегают, и лишь одно остается постоянным и неизменным – моя не проходящая тоска по тебе. Время ее не развеивает. И я рада, что происходит именно так, хотя звучит это странно и непонятно. Рада потому, что ты всегда со мной, чем бы я ни занималась и что бы ни делала. Иногда мне даже кажется, что ты стоишь за моей спиной, смотришь и улыбаешься. Знаю, понимаю, что это лишь кажется, но все равно оборачиваюсь и – пусто…»

Письмо в этот раз Варе дописать не удалось. В боковушку торопливо постучала Анфиса и позвала:

– Выйди, милочка, тут у нас оказия прибыла, а тяти нет. Василий Матвеевич тебя просит…

– Какая оказия?

– Да не знаю я, не поняла толком, ты выйди, сами скажут.

Варя убрала недописанное письмо на дно сундучка, вышла из боковушки и увидела, что за столом, напротив Василия Матвеевича, сидит молодой человек, одетый по-городскому, и озабоченно хмурится.

– Вот, Варвара Александровна, служилый человек к нам из Никольска пожаловал. Письмо привез от Скорнякова – это тятин знакомый. А сам тятя, как ты знаешь, в отъезде, по своим делам. А человеку помощь требуется…

Приезжий поднялся и представился:

– Вячеслав Борисович Речицкий, служащий Скобелевского комитета. Вот мое предписание, можете ознакомиться, – левой рукой он достал из кармана бумаги, протянул их Варе.

– Зачем? – удивилась она. – Я вам и так верю. Только не пойму – какую помощь могу оказать?

– Видите ли, мы делаем перепись разных населенных мест губернии, чтобы составить затем сводные статистические данные. А помощь мне нужна для того, чтобы производить необходимые записи. Сам я буду писать очень долго, – он приподнял и показал протез, – вот и прошу, чтобы вы помогли. По какой форме записи делать, я вам расскажу, там очень просто – количество душ в семье, пахотная земля, строения, живность, инвентарь… Уж не откажите в любезности…

– Но я смогу только после обеда, до обеда у меня уроки в школе.

– Значит, после обеда. Если разрешите, я за вами в школу зайду, и, простите, как к вам обращаться?

– Варвара Александровна Нагорная, учительница местной церковно-приходской школы.

Все-таки военная выдержка, приобретенная еще с юнкерских времен, никогда не изменяла Речицкому. Он даже вида не подал, услышав имя-отчество и фамилию учительницы. Поблагодарил за понимание и ушел вместе с Василием Матвеевичем, который повел его определяться на постой.

На следующий день, после обеда, Речицкий подходил к школе, а навстречу ему, с криками и гомоном, бежали ребятишки; увидев его, внезапно останавливались, здоровались приветливо, с любопытством разглядывали незнакомого человека. Он смотрел на веселые детские лица, разрумяненные полуденным морозцем, и сам улыбался, едва сдерживая себя, чтобы не побежать следом, ни о чем не думая, не тревожась, а только радуясь скрипучему снегу и яркому свету.

Невысокое крыльцо было тщательно выметено, в уголке стояли два веника из березовых веток – для того, чтобы обметать снег с валенок, догадался Речицкий. Взял один из них, обмел налипший снег и потянул на себя легко распахнувшуюся дверь.

Варвара Александровна сидела за столом, на котором стопкой лежали тетрадки, и задумчиво смотрела в окно, рассеянно перелистывая страницы раскрытой книги. Белый воротничок темно-синего платья подчеркивал прямо-таки лебединый изгиб шеи, а лицо, озаренное солнечным светом из окна, излучало такую печаль и нежность, что Речицкий, замерев на пороге, невольно залюбовался. Затем осторожно постучал в косяк и спросил:

– Разрешите войти?

– Да-да, проходите. Простите, не заметила, как вы вошли. Присаживайтесь, Вячеслав Борисович, и рассказывайте, что я должна делать.

Речицкий положил на стол черный портфельчик, вытащил из него толстую амбарную книгу в крепком дерматиновом переплете и открыл ее наугад, чтобы видны были четко расчерченные графы:

– Особо и рассказывать-то нечего, Варвара Александровна. Я буду беседовать с хозяином, а вы, с его слов, записывать. Одна графа – как зовут-величают и какого вероисповедания, вторая – сколько десятин земли имеет, третья – какой живностью владеет, а четвертая – наличие жилья и инвентаря.

– Нам что, всю деревню обойти придется?

– Конечно, и желательно зайти в каждый дом, чтобы иметь совершенно точную, общую картину. Понимаю, что доставил вам излишние хлопоты…

– Да не извиняйтесь вы, Вячеслав Борисович, я же согласилась, мне это совсем не трудно.

И она так мило улыбнулась, что Речицкий невольно подумал: «Да, Владимир Игнатьевич, понять вас можно. Больше мне и сказать нечего». Вслух же произнес:

– Карандаши в портфеле. Если не возражаете, Варвара Александровна, может, прямо сейчас и пойдем…

– Хорошо, идемте.

Снова она улыбнулась, и Речицкий едва-едва удержался – так ему захотелось сообщить Варе, что Гиацинтов жив и что он разыскивает ее, так захотелось сделать эту девушку счастливой… Но он жестко пресек внезапно вспыхнувшее желание: «Рано, рано еще, не следует торопиться, и лирическим настроениям не поддаваться, господин поручик».

5