Покровитель птиц

Однако, когда и впрямь сначала сняли рельсы, а потом и мост стали разбирать, стало как-то всем невесело. Мост был красив, привычен, его можно было превратить в пешеходный. Возможно, сняв его, кто-то перевыполнил план по вторчермету или изыскал металл для более необходимого городу изделия.

— Я надеюсь, парнишка из-под Смоленска больше ничего не пинал и не стукал, — сказал карлик.

— Я видел, — сказал Абдулка громким шепотом, — как он писал на ларек.

В этот момент очередь притихла и всем стало не по себе.

Подошедший со стороны Садовой вместе с Бихтером Клюзнер сказал Бихтеру:

— Всё, разменялся, собираюсь переезжать в Москву.

— Перетащил-таки тебя Шостакович в столицу, — отвечал Бихтер, — не знаю, как для тебя, для нас мало радости.

— Это который Шостакович? — спросил маленький обшарпанный старичок в пионерских сандалиях на босу ногу и в соломенной шляпе такого темно-серого цвета, словно позаимствовал ее у огородного чучела почтенных лет. — Сумбур вместо музыки?

— Ну, — ответил Толик.

— Что за компания у мужика, — сказал старичок почти неодобрительно; настоящего неодобрения у него не могло получиться, он сам общался невесть с кем по жизни, знал за собой такое свойство, осознавал: компания его лишку пестровата.

— Шостакович уже не сумбур вместо музыки, — изрек некто в камилавке, — он теперь великий композитор.

— Великий композитор вон подъехал, — сказал Мотыль.

Из черной машины, остановившейся у серого дома, выходил Соловьёв-Седой.

Уехал в Москву Клюзнер, перед отъездом попросив Толика со товарищи погрузить в фургон грузовика клавесин, чтобы перевезти его на дачу в Комарово.

Потом с угла Садовой и Никольского исчез айсор, чистильщик сапог, вместе со своей малой будочкой.

А окна домика-корабля за ларьком, и то, где стояли цветы Шанталь, и то, откуда выглядывали кошки Гарсисы, опустели, ни занавесок, ни цветов, ни кошек, ни их хозяек: казенные конторские рамы.

Это обсуждалось.

— Я раньше удивлялся, — сказал первый филолог, откуда в сюзоровском доме «Товарищества общественной пользы» взялись квартиры? Хотя мы всё на квартиры переделывали, причем коммунальные.

— Какое «товарищество»? — произнесла вышедшая из-за угла Лена с портфелем, уже старшеклассница, солидная девица, — в доме фабрика модельной обуви. Я, когда в школу хожу, смотрю в окна, вижу, как по конвейеру туфли едут.

— Всё-то ты, отличница, в окна смотришь, — сказал карлик, — то на наши кастрюли, то на ихние туфли. Потом в школу опаздываешь.

Лена залилась краской.

— Я опоздала в школу два раза за десять лет.

— Видимо, фабрика появилась в сюзоровском доме недавно, — сказал филолог. — А построен дом был для товарищества.

— Мой отец, — сказала Лена, — еще до войны что-то на фабрике чинил, ему за это дали пару чудных модельных туфель для мамы, в те времена невиданная радость, она в них щеголяла. Что такое «сюзоровский дом»?

Тут удалось в очередной раз очереди повысить образование, услышав про графа Сюзора, архитектора петербургского модерна. Иные даже представляли себе самые известные дома его с огромными арками, ведущими в курдонер: на Кирочной, на Пестеля в створе Соляного; по центру арки некогда висел на цепях красавец-фонарь.

Маленький дом-корабль на Большой Подьяческой, 39 построен был Павлом Юльевичем Сюзором для книжного издательства «Общественная польза», в которое преобразовался торговый дом Струговщикова, Похитонова, Бедова и компании. «Свои издания товарищество предназначает для чтения простому люду, — сообщалось, — и применительно к их разумению». Выпускали исторические труды Пекарского, Соловьева, Костомарова, книги для детей и юношества — «Робинзона Крузо», «Дон Кихота», Майн Рида, собрания сочинений писателей. Всё в маленьком треугольном в плане домике-кораблике соответствовало нуждам заказчика, размещалась типография, складские помещения, комнаты конторы, маленький книжный магазин.

— Так что квартир тут не было и нет.

— Может, директор по блату кому комнатку для персонала или сторожа сдавал? — предположил Абдулка. — А потом ревизора ждали, да жильцам и отказали.

Но в каком-то волнении, в тревоге пребывали, даже вкус пива казался иным.

И вот в одно утро завсегдатай в пиджаке на голое тело, по прозвищу Здоровье Дороже, еще издалека увидел странным образом — как в кино — застывшие фигуры очереди; как статуи в Летнем саду стояли, не шевелясь, точно играли в «замри». Желая развеселить публику, запел завсегдатай, подходя:

Не пора ли нам пора,
что мы делали вчера?

Никто не шевельнулся.

Он подошел ближе и обмер.

Ларька не было.

Вместо него, прислонившись к стене дома, к двери, исчезнувшей напрочь, стоял телефон-автомат.

Глава 81 СЧАСТЛИВАЯ МОСКВА