Покровитель птиц

Когда птицы оглашали стонами пустынный берег, не слышалось ли в их рыданиях, что челн Птичьей Смерти снова пристал к берегу? Не грозным ли существом с потусторонней властью казался он им, с двустволкой за плечами в сером картузе?

Велимир Хлебников. «Николай». 1913 г.

Матушка гуляла с ним по городу, он шел с ней за ручку по старинным астраханским улочкам, Персидской, Агабабовской, Агарянской, Исадной, Большой Демидовской, Большой Царевской, Крестовоздвиженской. Город пересекало множество рек и проток, отходивших от волжского русла: Болда, Кутум, Царев, Кизань, безымянные ерики; поэтому в городе было обилие мостов, и матушка говорила: «Как в Санкт-Петербурге». Ему нравилось идти с нею по мосту, еще ему нравились речки Канава и Скаржинка, но совсем не нравился дом, про который матушка говорила, всякий раз останавливаясь: «Вот твой ровесник».

Наверху у дома, где должно было быть окно мансарды, на маленькой волюте красовалась скульптурная дата «1909». Он бы предпочел, чтобы его ровесником был какой-нибудь дом с затейливым балконом; над балконами, очаровавшими его, на причудливых чугунных тонких столбиках парила маленькая крыша с тонким кружевным обрамлением чугунных цветов и листьев, и сама балконная решетка тончайшего литья напоминала восточную сказку. Матушка читала ему вслух; некоторые восточные сказки вызывали у него всплеск зрительных фантазий, картинки оазисов, караван-сараев, караванов, сокровищницы калифов переходили в картины снов; сны плыли из пустынь на верблюдах, прилетали на цветных крыльях мудрого попугая принцессы Бадрульбудур. Как ни странно, несколько сказок вызывали у него несвойственные ему приступы аппетита, какая-нибудь перепавшая голодному водоносу лепешка. Слух его и внутреннее зрение, всё мощное воображение детства уже пропитано было персонажами оказавшейся в домашней библиотеке книги восточных сказок, когда зимой на Волге увидел он воочию торговый караван с верблюдами, киргизами, арбами, бочками, тюками. Как шестьсот лет назад привезли неведомые люди возы с соломой, настелили полосою на волжский лед, сплотившийся на реке, — и неспешно двигались по своему вневременному пути. Он вскрикнул, увидев первого верблюда так близко, двугорбого, горбоносого, с длинными ресницами, спокон веку не торопившегося никуда. Киргизы, заметив страх и восторг ребенка, улыбались, кивали головами.

— Скажи, дорогая, — спросил пришедший из театра отец, — почему это у нашего младшего раскосые глаза, да еще и голубые?

— Должно быть, я смотрела на киргизов, когда была в тягости, — отвечала матушка, — да и на голубое небо над их караванами над Волгой; тогда была солнечная очень холодная зима.

«Милы глаза, немного узкие, как чуть открытый ставень рам», — написал в эту минуту сидящий на одной из соседних улиц в застекленной галерее с чучелами птиц поэт.