Покровитель птиц

— Кроме ненца Панкова там и другие северные художники были: селькуп Ижимбин, хант Натускин, ненка Лампай, эвенки Сахаров и Терентьева, удэ Киле-Пячка, остальных не запомнил. Эту картину с фотографии нарисовал…

— Про картину говорят «написал», — вставил Клюзнер.

— Да, написал, от слова «живопись», мне Захаров объяснял. Ее написал Ижимбин, она называется «Рыбы».

— Тебе картина так понравилась, что ты решил показать ее мне? Спасибо.

— Нет, не потому, что понравилась, хотя, конечно, они все мне понравились. Ты рассказывал мне, что тебе снится один и тот же сон про войну, то есть не совсем один и тот же, но тот же. Во сне ты строишь переправу, возводишь мост на берег, где враги, со своего берега. Оттуда стреляют, ты торопишь своих людей, они спешат, их убивают, мост построен, по нему идут войска, чтобы одержать победу, и ты идешь и видишь, сколько мертвых воинов твоего отряда лежит на новом мосту, думаешь, что это ты их переправил с берега жизни на берег смерти, как лодочник из мифа, чувствуешь свою вину, просыпаешься, и после этого сна тебе всегда плохо с сердцем.

— Да, всё так.

— Тебе не надо всё время смотреть этот сон.

— Что значит — не надо? — Клюзнер даже остановился. — Разве мы можем собственными сновидениями руководить?

— Сновидение сновидению рознь, — отвечал индеец. — Есть видения, а есть наваждения, когда человеком овладевают злые духи. Наваждения не нужны.

— Ты, когда в Париже-то учился, случаем Зигмунда Фрейда не читал?

— Не читал, — отвечал индеец. — Психоаналитикой не интересуюсь. Она мне чужда. Пожалуйста, посмотри фотографию с картиной Ижимбина «Рыбы».

Посередине картины текла река. Верхний берег, должно быть, левый, был зимним, нижний, видимо, правый, — если считать, что рыбы, лебедь и лодка плывут по течению (впрочем, одна рыбка плыла против течения) — был летним. В снегу стояли голые дерева мертвого правого берега, торчали пеньки, хорошо были видны на белом замершие звери. На живом летнем берегу зеленела трава, красовались на ветках листья, веселая лиса шла вдоль реки туда, куда река текла.

— Одна рыбка норовит повернуть против течения.

— Есть реки, в которых рыбы на нерест идут против течения, не возражай, я видел такие реки и таких рыб. Ты должен поставить фотографию у себя в комнате, где спишь, и смотреть на нее перед сном. Тебе не надо переправляться на тот берег. Плыви по реке, как плывут рыбы, как плывет лебедь.

— Лебедь не Туонельский? — осведомился Клюзнер.

— Я не знаю про Туонельского лебедя ничего, тебе он ни к чему. Не шути. Выслушай меня. Ты должен плыть по реке, рыбы поплывут с тобой, и лебедь, и охотник, и у реки есть право плыть в двух разных берегах зимы и лета, жизни и смерти, берега и есть берега, а вода сама жизнь, плыви. Думай так три дня, и тебе перестанет сниться мост в смерть, никогда больше ты его не увидишь. А потом мы отдадим фотографию Гору. Я за ней к тебе на дачу приеду. Все картины, виденные мной, волшебны. Эта в особенности. Скажи, что сделаешь, как я тебе говорю.

— Хорошо, — сказал Клюзнер.

Было ли то совпадением, или не было, но после трех мысленных вечерних плаваний с рыбами переправа и впрямь навсегда ушла из его снов.

Уходя, индеец сказал:

— Я даже стал думать, что люди, писавшие все эти картины, имеют отношение к туруханским младенцам, которых я ищу. Хотелось бы знать, какой был Ижимбин.

Он спешил и пообещал рассказать о загадочных младенцах, когда будут отдавать они черно-белый снимок «Рыб» Гору.

Глава 48 ТУРУХАНСКИЕ МЛАДЕНЦЫ

— Какой был Ижимбин? — переспросил Гор. — Не знаю, что и сказать. Он был суровый, замкнутый, неразговорчивый. Я не решался расспрашивать его. Никогда не было у меня с ним долгих разговоров, как с Панковым. Он был как из другого мира, где говорят не словами.

— Дело в том, — сказал индеец, — что и я так же подумал, увидев картины ваших северных индейцев разных племен: что это люди из другого мира.

— У первобытных народов… — начал было Гор, но индеец прервал его.

— Я не имею в виду первобытные народы. Я говорю об иных цивилизациях.

Круглые светлые глаза писателя фантаста за толстыми цилиндрическими стеклами очков еще округлились, он так и воззрился на экзотического собеседника своего.

— Со мной подружился человек из общества, изучающего неопознанные летающие объекты…

— Наш, местный? — спросил Гор с интересом.

— Нет.

— Англичанин? — спросил Клюзнер. — Или француз?

— Американец, — отвечал индеец. — Этот человек, узнав, что я еду в Россию, обратился ко мне с просьбою. Дело в том, что в 1908 году в Сибири, на Севере России, бывшей тогда империей, взорвался метеорит, необычайной силы был взрыв.

— Тунгусский метеорит, — сказал Клюзнер.

— Туруханский, — поправил Гор. — До революции он в прессе и изустных преданиях назывался Туруханским метеоритом, а при советской власти его переименовали.

— Зачем? — спросил индеец.

— Тогда всё переименовывали, — сказал Гор.

— Чтобы сбить с толку противника, — сказал Клюзнер. — Туруханский край был отведен для других целей, не для дискуссий о метеоритах.