Покрывало ночи

— Ну, держись, хозяин! — воскликнул волшебный меч.

В следущий миг Курт сам бросился в атаку. Воинов было много — слишком много для того чтобы они могли как следует действовать. Такой кучей неудобно убивать одного, даже если он безоружен — а Курт безоружным не был. Он нападал и отскакивал, рубил и колол, падал и подымался, сталкивая с себя непослушные мертвые тела, прыгал и перекатывался, скользил в своей и чужой крови, разил мечом, гвоздил врагов посохом — одним словом, бился вовсю. Задыхаясь во все сокращающемся кусочке свободного пространства, утирая от крови единственный оставшийся у него глаз, единственное, чего он не ощущал, это страха: тот словно куда-то исчез — сбежал, что ли?.. или это в Курте внезапно вновь проснулся Бог… а Богу как-то стыдно бояться смертных — да и смерти тоже, если на то пошло. Боги умирают с громким хохотом, даже если им больше всего охота тихонько поплакать где-нибудь в углу. Такая уж у них, у бедолаг, работа.

Курт уже почти совсем увяз во вражьих телах, когда, наконец, вполне человеческое отчаянье в сочетании с самым настоящим божественным безумием не пробудили наконец дремавшую вполглаза Силу. Очередную крупицу ее. Ту, к которой у Курта до сих пор не было доступа.

Это очень странное ощущение — когда вдруг в один миг затягиваются раны, когда вырастает выколотый глаз… а мир вокруг такой свежий, такой яркий!.. и только эти, которые вокруг, мешают.

От могучего рычания Курта мягко дрогнула земля. Меч, ударивший ему в основание шеи, сломался, словно детская игрушка. Ухватив предводителя воинов за грудки, Курт молча посмотрел ему в глаза. И могучий боец, не ведавший ни страха, ни жалости, заорал от ужаса — ибо то, что в этот миг плескалось в глазах Курта, было страшнее всего, чего он насмотрелся за долгие годы службы у колдуна. Он был человеком. Закоренелым в своих злодеяниях негодяем, готовым на все ради наживы — но все же человеком… а человеку этого было не вынести. Он все еще орал, когда Курт, самым ужасным образом расхохотавшись, единым движением забросил его за облака, словно это был маленький камешек, а не могучий воин. Курт шагнул к остальным — и железный, ощетинившийся доспехами и мечами строй в ужасе шарахнулся прочь, бросая оружие и жалобно завывая.

Курт уставился на замок таким взглядом, словно собирался просверлить его насквозь. Где-то за его спиной тяжело шлепнулся на землю измазанный кровью ворох железяк, совсем недавно бывший предводителем колдовского воинства, но Курт даже не обернулся. Такие мелочи его больше не волновали. Он ощущал себя громадным котлом, в котором кипят самые невероятные заклинания — оставалось только выбрать необходимое.

Выбрать в супе нужную морковку и само по себе нелегко — а уж выудить, ее не обжегшись, и того труднее. Это профессиональный риск всех, кто занимается самопознанием и самокопанием — то есть магов, психов и прочих идиотов. Курт решительно плюнул на бурлящий кипяток и залез в него всей пятерней. Ага, вот оно!.. И это тоже. И это… Что, больно? Зато бесплатно. В Денгере на рынке за такую боль знаешь, сколько сдерут? А у тебя вместо карманов одни дырки — так что терпи, приятель. А вместо стонов и охов прихвати-ка еще парочку заклятий. Стонами и охами колдуна по башке не огреешь. И вот это тоже на всякий случай прихвати. И вон то. Справился? Вот и молодец. Можешь вынуть свою руку и с наслаждением подуть на пальцы.

Курт смотрел на замок колдуна, внутренним взором проникая все глубже и глубже. Взгляд тонул в камне, погружался, ширился во все стороны, пуская корни… взгляд искал — искал нечто, отличное от колдуна и его подручных. Нечто, от чего не пахло бы застарелой мерзостью и заплесневелой злобой. Могучие и тайные заклятья, оберегами вшитые в стены и башни замка, трескались и раскалывались под его взглядом, как трескается и раскалывается сухой камень под напором живой травы. Курт искал… и нашел тех, чьей смертью и муками грозился колдун. А когда нашел — тому, кто сам не раз умирал от немыслимой боли, нетрудно принять на себя боль других… нетрудно захотеть это сделать. А Сила затем и дана лучшим из лучших, чтоб сберечь и защитить слабых — тех, кто не может сам.

— Погоди-ка, Курт, — внезапно вмешался Мур. — Зачем себе-то?

— А кому? — тихо спросил Курт.

— Ему! — решительно ответил посох. — Не понимаю, почему ты должен страдать за этого поганца. Сам наколдовал всю эту пакость — пусть сам и расплачивается. Пусть попробует, каково это. На собственной шкуре попробует.

— Но… я не очень представляю, как это сделать, — растерялся было Курт.

— Замкни на него болевой канал, — посоветовал Мур. — У тебя должно получится.

— А подробнее? — переспросил Курт.

— Канал ты уже создал. То, что сейчас тянется от этих несчастных к тебе, и есть болевой канал. Теперь найди этого мерзавца, сделай из канала удавку и набрось ему на шею, — сказал посох. — Артад Сюйген всегда так делал. Правда, он не был белым магом.

— Я тоже, — кивнул Курт.