Покуда я тебя не обрету

Но Биллу было не пора. Кто-кто, а он-то по-настоящему воскрес, вернувшись в Голливуд – да еще как режиссер номинированного фильма! Джек даже не думал ему завидовать – Бешеный Билл заслужил триумф, подавив свое альтер эго Римейк-Монстра и сняв «Глотателя» как следует. Джек никогда не сомневался в таланте Ванфлека, и Билл проявил себя как настоящий художник, обойдясь без своей излюбленной пародии.

Выбравшись наконец из отеля, мисс Вурц и Джек отправились на ужин с Ричардом Гладштейном, его женой, Ванфлеком и его подружкой, юной телезвездой по имени Аннеке. На выходе из отеля их ждали противников порнографии – в руках у некоторых были плакаты и с пенисами, и с «женскими штуковинами». Мисс Вурц вышла из себя.

– Если вам так не нравится порнография, не думайте о ней все время! – бросила она из окна лимузина в лицо немного растерявшемуся человеку в зеленой рубашке с короткими рукавами, державшему в руке плакат с голым ребенком и нависающей над ним угрожающей тенью взрослого.

Хорошо, что мисс Вурц не попала в одну машину с Длинным Хэнком, Муффи и Милли Ашхайм. На следующий день Джеку рассказали, как Милли опустила стекло машины и крикнула протестующим:

– Эй вы! А ну марш домой! Смотреть кино, дрочить, спать! Марш дрочить, я сказала! Это вам поможет!

– Боже мой, уже воскресенье, – сказала мисс Вурц Джеку за завтраком во «Временах года». – А ты остановился на Осло, если я не ошибаюсь. Лучше не пробуй изображать речь Ингрид My, Джек, – расскажи мне только, о чем она говорила. Я предпочитаю твой обычный голос, мне так легче сосредоточиться на смысле.

Разумно, подумал Джек, и рассказал историю про Осло в таком виде не только Каролине Вурц, но и Элене Гарсия. Он не пытался имитировать искаженную речь Ингрид My – доктор Гарсия, конечно, сказала бы, что он снова отвлекается от сути дела.

Поэтому Джек изложил взгляды Ингрид My на ад таким тоном, словно это были его собственные взгляды. Он особо подчеркнул, что Ингрид не простила Алису, – этот факт выглядел очень контрастно на фоне прощения, дарованного его матери Уильямом, причем за все, даже за Амстердам; впрочем, до рассказа о визите в столицу Голландии в то воскресное утро было еще далеко. Джек был уверен, что до Амстердама мисс Вурц его не дотащит – по крайней мере, не сумеет этого сделать до окончания церемонии вручения премий.

Джек уже был один раз на церемонии, поэтому знал, что дело это долгое, затянется до глубокой ночи. Мисс Вурц тем временем, надев широкополую соломенную шляпу и вся измазавшись кремом от загара, выдаивала из Джека подробности его визита в Хельсинки. Осло оставил ее в нетерпении, хотя рассказ о появлении Уильяма в отеле «Бристоль» она слушала как завороженная. Ей особенно понравилось, что Уильям не стал стричь волосы.

– У него восхитительная шевелюра, и ты унаследовал от отца такую же, Джек, – сказала Каролина. – Я так рада, что ты не носишь короткую стрижку, как все. Я считаю, не играет никакой роли, что сейчас в моде у мужчин – длинные или короткие волосы; если у тебя красивые волосы, отпускай их, и все тут!

Рассказ о Хельсинки занял все оставшееся у них до церемонии свободное время. Эрика Штейнберг любезно прислала в отель стилиста, сделать мисс Вурц прическу. Каролина шепнула Джеку, прежде чем отправиться вслед за Эрикой:

– Я не буду красить свои седины, это я тебе гарантирую. Я слишком стара, чтобы играть блондинку, – да их тут и без меня пруд пруди.

Джек тем временем отправился в спортзал, рядом с бассейном; там он встретил Сигурни Уивер (он едва доставал ей до ключицы).

– Удачи, Джек! – сказала она ему.

Тут-то он и начал нервничать; именно в этот миг Джек понял, как много значит для него победа. Да что там – весь смысл его жизни сводится сейчас к этому шансу, взять «Оскар».

– Я не берусь судить окончательно, – сказала ему позднее доктор Гарсия, – но считаю возможным, что эта победа и в самом деле стала для тебя в некотором роде возмещением за все, что ты потерял.

Она подразумевала не только отца и не только Эмму. Прежде всего она имела в виду Мишель Махер, несмотря на собственную же оценку надежд Джека как «тщетных». Она имела в виду ложь, которую мать вложила ему в голову вместо памяти, детство, которое мать сфабриковала для него – и которое он поэтому тоже потерял. Наконец, она имела в виду и саму его мать.

Эрика отправилась на церемонию вместе с Джеком и мисс Вурц, в длинном лимузине. У входа они увидели тех же протестующих, что прошлой ночью, – те же «праведные» лица, те же плакаты. Автомобиль с трудом продвигался вперед, Джек сосчитал «врагов» – ровно девять человек; этот факт не помешал журналу «Интертейнмент уикли» написать, что перед дверьми «Шрайн Аудиториум» собрались «десятки протестующих».