Читаем Покуда я тебя не обрету полностью

– Половины, ты сказал, не закрашены, они белые, и что дальше? – спросил Джек, надеясь, что папа забудет о своей ошибке.

– Они белые, незакрашенные, но у них все еще есть палочки, – еле-еле выдавил из себя Уильям, видимо, «кожа» еще маячила где-то на границах подсознания, там, где спали, готовые в любой миг проснуться, его пусковые механизмы. – А целые ноты – такие же, как половинки, но у них палочек нет.

– Стой! Погоди! – сказал вдруг Джек, показав пальцем папе куда-то на правый бок. – А это что такое?

Татуировка изображала не слова, не ноты, а что-то странное, больше всего похожее на черную дырку, на рану в боку. По краям виднелось что-то красное, словно кровавый обод; черное пятно выглядело как шляпка здоровенного гвоздя. Он должен был догадаться, кровавый обод должен был навести его на нужную мысль – но что с Джека взять, ему же тогда было всего четыре года.

– Сюда был ранен наш Господь, – сказал отец. – Ему пробили гвоздями руки, – сказал он, сложив ладони, как в молитве, – и ноги, и правый бок, вот здесь. – Он коснулся татуировки у себя на правом боку. Джек посмотрел еще раз – похожа на загноившуюся ссадину.

– А кто сделал ее? – спросил он и подумал, наверное, какой-нибудь «мясник», хотя на самом деле знал ответ.

– Было время, Джек, когда любой верующий в Амстердаме по меньшей мере испытывал искушение татуироваться у человека по имени Якоб Бриль. Наверное, ты его не помнишь, ты был такой маленький.

– Нет, папкин, я помню Якоба Бриля, – сказал Джек и прикоснулся к кровавому гвоздю, вбитому в папин бок. А затем надел Уильяму через голову рубашку.


«Кроненхалле» оказался великолепным рестораном, Джек глупо поступил, заказав только салат. Впрочем, ему все равно достались две трети папиного венского шницеля – Уильям не ел, а жеманничал.

– Ну, слава богу, хоть Джек не забыл свой аппетит дома, не то что вы, Уильям, – с укоризной сказала доктор Крауэр-Поппе, но и папа и сын пребывали в весьма приподнятом расположении духа.

Они сумели победить слово «кожа», которое, как выяснилось, было из тех механизмов, что можно остановить (не то что «шкура»), а также покинули туалет, не столкнувшись с самым страшным – да, Джек видел в зеркале ужасное лицо «третьего человека», искаженное болью и скорбью, но понял, что папина реакция могла быть куда хуже – доктор фон Pop сказала, что все куда серьезнее, если папа видит себя в зеркале голым, или что-то в этом роде. Джек догадался, что это и есть «термоядерная бомба», das ganze Pulver доктора Хорвата. Джек, конечно, столкнется и с этим, и, вероятно, очень скоро – поэтому сегодня, в «Кроненхалле», он вполне был готов немного подождать.

Они коротко обсудили молодых медсестер санатория Кильхберг – они практически записывались в очередь брить Уильяма. Такая возможность выпадала каждое утро, и Джеков отец флиртовал с ними как одержимый.

– А почему ты не бреешься сам? – спросил Джек.

– А ты попробуй как-нибудь побриться без зеркала. А что до молодых медсестер, то я тебе советую как-нибудь побриться в их присутствии, это тоже весело.

– Уильям, если вы будете плохо себя вести, я вам пришлю Вальтраут, она умеет держать в руках лезвие, – сказала доктор фон Pop.

– Да ради бога, кого угодно, лишь бы не Гуго, – парировал Уильям.

Упомянув Гуго, он легко перевел разговор на тему секса с проститутками. Доктор фон Pop, конечно, была женщина умная и предвидела это, но поделать ничего не смогла.

– Ты не подумай, Джек, наши дамы против проституток ничего не имеют, – сказал отец, – им на самом деле Гуго поперек горла.

Доктор фон Рон, как обычно, тяжело вздохнула, а доктор Крауэр-Поппе закрыла лицо руками.

– Ты сказал «проституток», то есть ты посещаешь сразу нескольких? – спросил Джек.

– Нет, что ты, «сразу» – нет! Нескольких – да, но не сразу, а по очереди, – хитро улыбнулся папа.

Доктор фон Pop принялась вертеть в пальцах ложку и стучать ножом по столу, а доктор Крауэр-Поппе снова что-то обнаружила у себя в глазу.

– Папкин, мне просто любопытно – ты посещаешь все время одних и тех же проституток (я понял про «не сразу») или разных?

– У меня есть любимые дамочки, пара-другая, я к ним постоянно возвращаюсь.

– Вы имеете в виду, Уильям, что храните им верность в некотором роде, я правильно поняла? – спросила доктор Крауэр-Поппе.

– Но это безопасно? – спросил папу Джек.

– Я не занимаюсь с ними сексом, если ты про это, – ответил Уильям возмущенным тоном – Джек уже начал его узнавать.

– Это я понимаю. Я хотел спросить – в других смыслах это безопасно? Место, например, куда ты к ним ездишь – там ничего такого не может случиться?

– Что ты! Ведь со мной Гуго! – воскликнул папа. – Разумеется, он ждет меня в соседней комнате.

– Еще бы! – усмехнулся Джек.

Доктор фон Pop уронила нож на пол.

– Вы все поймете, Джек, когда увидите Гуго, – сказала доктор Крауэр-Поппе. – С ним ваш отец в полной безопасности.

– А почему папа говорит, что он вам поперек горла? – спросил Джек.

– Вы все поймете, когда увидите Гуго, – сказала доктор фон Pop.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Лекарь Черной души (СИ)
Лекарь Черной души (СИ)

Проснулась я от звука шагов поблизости. Шаги троих человек. Открылась дверь в соседнюю камеру. Я услышала какие-то разговоры, прислушиваться не стала, незачем. Место, где меня держали, насквозь было пропитано запахом сырости, табака и грязи. Трудно ожидать, чего-то другого от тюрьмы. Камера, конечно не очень, но жить можно. - А здесь кто? - послышался голос, за дверью моего пристанища. - Не стоит заходить туда, там оборотень, недавно он набросился на одного из стражников у ворот столицы! - сказал другой. И ничего я на него не набрасывалась, просто пообещала, что если он меня не пропустит, я скормлю его язык волкам. А без языка, это был бы идеальный мужчина. Между тем, дверь моей камеры с грохотом отворилась, и вошли двое. Незваных гостей я встречала в лежачем положении, нет нужды вскакивать, перед каждым встречным мужиком.

Анна Лебедева

Проза / Современная проза
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза