Покуда я тебя не обрету

– Джек, меня не нужно жалеть, – сказал папа. – Не думай, я мастурбирую с проститутками не потому, что чего-то боюсь или с чем-то смирился. Это вовсе не акт смирения.

– Тогда я не понимаю, – сказал Джек.

Уильям опять положил руку на сердце, опять стал нащупывать точку с запятой. Руки снова были в перчатках – доктор фон Pop помогла ему их снять, пока он ел, а сейчас, когда они закончили, надела перчатки снова.

– У меня в жизни были все женщины, каких я только желал, – другое дело, что со многими я провел меньше времени, чем мне бы хотелось, – печально произнес Уильям. – Но больше я не могу. Я не переживу, если снова потеряю близкого человека.

И Джек и врачи знали про татуировку памяти Карин Рингхоф – что она значит для Уильяма и где находится. Джек не знал другого – есть ли у папы татуировка по Барбаре, и если есть, то где. Возможно, папа помянул ее не словами, а нотами; надо будет спросить Хетер.

– Я понял тебя, папкин. Теперь я понимаю, – сказал Джек.

Интересно, папа прикасается хоть иногда к правому боку, там, где Якоб Бриль вонзил ему в тело гвоздь и пустил кровь, подумал Джек. Интересно, эта татуировка вызывает у папы такую же боль, как надпись про дочь коменданта и ее младшего брата, хоть когда-нибудь. Джек очень надеялся, что нет; из всех папиных татуировок только эта была цветная.

– Кстати, нам постепенно пора закругляться, Уильям, – нежно сказала ему доктор Крауэр-Поппе. – Что вы будете играть нам завтра, мне, Джеку и доктору Хорвату?

Хороший ход, папа, кажется, не ожидал – убрал правую руку от сердца, положил руки на стол, распластал пальцы, зашевелил ногами под столом; по глазам видно – он чувствует под пальцами клавиши, а под ногами педали. Он воображает себе орган размером с Аудекерк, а когда закрывает глаза – практически слышит его.

– Анна-Елизавета, вы же не думаете, что я стану насвистывать вам завтрашние мелодии? – Значит, ей не удалось его обмануть; более того – и она, и Джек, и доктор фон Pop ахнули, ведь все они знали, что слово «насвистывать» может быть пусковым механизмом; доктор Бергер говорил Джеку, что папа терпеть не может, когда при нем свистят – хотя, возможно, дело тут в самом свисте, а не в слове.

– Не стоит, Уильям, можно ведь подождать и до завтра, – сказала доктор фон Pop.

– В самом деле, можно и подождать, – сказал отец; видно было, что он устал.

– У меня с собой есть кое-что, в машине сразу заснете, – сказала доктор Крауэр-Поппе.

Отец закачал головой – мол, зачем, я и так уже засыпаю.

– Мне не нравится одна вещь – прощаться сегодня с Джеком, – раздраженным тоном проговорил папа. – Я с тобой много раз прощался, Джек, слишком много раз, мой дорогой малыш. Я прощался с тобой тут, – сказал он, ткнув себя пальцем в грудь над сердцем, – и тут, – показал он себе на глаза, – и даже тут! – показал он на голову и зарыдал.

– Папкин, ты же меня увидишь завтра, – сказал Джек, обняв папу за голову, – ты будешь видеть меня снова и снова, я буду все время приезжать. Да что там, мы с Хетер покупаем дом в Цюрихе.

Уильям мигом перестал плакать.

– Да ты с ума сошел! Это же самый дорогой город на планете! Спроси у Рут, спроси у Анны-Елизаветы! Эй, вы, объясните ему! – кричал Уильям. – Я не хочу, чтобы мои дети остались без гроша, – застонал он и обхватил себя руками, словно ему холодно.

– Sehr bald wird ihm kalt werden («Очень скоро ему станет холодно»), – сказала коллеге доктор фон Pop.

– Mir ist nicht immer kalt («Мне не всегда холодно»), – упрямо возразил Уильям.

Доктор Крауэр-Поппе встала и положила руку ему на плечо – он дрожал.

– Откройте рот, Уильям, – сказала она. – Примете вот это – холодно не будет, просто захочется спать.

Отец повернулся к ней и послушно высунул язык (наверное, перед туалетом он тоже не язык ей показывал, подумал Джек, а имитировал этот жест). Доктор Крауэр-Поппе положила ему на язык таблетку и поднесла бокал с водой; папа проглотил таблетку и запил.

– Пойду проверю, подал ли Гуго машину, мы просили его, – сказала доктор фон Pop и покинула их.

– У профессора Риттера дом в одном из этих безумно дорогих уродливых городков на другой стороне озера, – снова завелся Уильям, – то ли в Цолликоне, то ли в Кюснахте. Там все влетает в такую копеечку!

– В Кюснахте, Уильям, и это совершенно прекрасное место, – сказала доктор Крауэр-Поппе. – На той стороне озера больше солнца.

– Мне так и говорил таксист, – кивнул Джек.

– Ты хоть знаешь, сколько это стоит? – спросил папа. – Четыре миллиона швейцарских франков! И за что их дерут только! Подумай – дом площадью в какие-то несчастные триста – четыреста квадратных метров за три с лишним миллиона долларов! Это же бе-зу-ми-е!

– Из окон вид на озеро, – возразила доктор Крауэр-Поппе, – и вокруг дома сад, а это еще тысяча квадратных метров, Уильям.

– Все равно это безумие, – упрямо сказал отец; ну и ладно, хотя бы дрожать перестал. Доктор Крауэр-Поппе стояла у него за спиной и массировала плечи – просто ждала, пока подействует таблетка.