Покуда я тебя не обрету

— Значит, сынок, ты излагаешь в хронологическом порядке все, что дарило тебе радость, вызывало у тебя слезы и приводило в ярость, с детства и по сию пору, так? — спросил папа, вздрагивая, словно от боли, при каждом слове, словно на каждое слово откликалась на его теле татуировка (на ребрах, над почками, на ступнях — где имена Джека и его сестры). Джек знал — ты испытываешь жуткую боль, татуируясь во всех этих местах, но Уильям Бернс намеренно сделал себе татуировки именно там — и не только там, а везде, где больно, кроме пениса.

— И как вы считаете, эта терапия вам помогает? — со скептическим видом спросила доктор фон Pop.

— Мне кажется, да, во всяком случае, сейчас мне гораздо лучше, чем прежде, — ответил Джек.

— И вам кажется, что лучше вам стало именно от хронологического метода? — спросила доктор Крауэр-Поппе; судя по тону, подумал Джек, она-то думает, что таблетки куда надежнее, чем пересказ в хронологическом порядке хороших и плохих моментов своей жизни.

— Да-да, мне кажется, именно... — начал Джек, но его снова перебил отец.

— Это варварство! — закричал он. — Если хотите знать, я считаю, это просто пытка! Сама идея пересказать в хронологическом порядке все, что в жизни заставило тебя радоваться, плакать и гневаться, — боже, ничего более похожего на самый отъявленный мазохизм я в жизни не слышал! Ты с ума сошел, Джек!

— Папкин, я думаю, мне это помогает. Благодаря тому, что я все излагаю в хронологическом порядке, я способен держать себя в руках. Делая это, я успокаиваюсь.

— Мой сын решительно выжил из ума, — сказал Уильям.

— Вы так думаете, Уильям? Но почему же тогда в психиатрической лечебнице содержитесь вы, а не он? — спросила доктор фон Pop.

Доктор Крауэр-Поппе закрыла свое прекрасное лицо руками; на миг Джек подумал, что слово "лечебница" — очередной пусковой механизм, как и татуировка от Дока Фореста на левой половине груди; последнее было ясно как день, правда, этот пусковой механизм, видимо, из тех, что можно остановить, судя по тому, что папа убрал руку от груди.

Тут появился официант — невысокого роста человек, подпрыгивающий не хуже Уильяма и мистера Рэмзи, только полный, с совсем маленьким ртом и пышными усами (кажется, они щекотали ему нос, когда он говорил).

— Was darf ich Ihnen zu trinken bringen? ("Что принести вам выпить?") — спросил он скороговоркой — все слова слились у него в одно.

— Как вовремя, — сказал Уильям, официант же решил, что он что-то заказал.

— Bitte? — спросил он.

— Ein Bier ("Одно пиво"), — сказал Джек, ткнув в себя пальцем, чтобы официант понял, о ком речь.

— Я не знал, что ты пьешь! — озабоченно сказал отец.

— Я не пью на самом деле, вот увидишь — я не допью бокал до конца, — сказал Джек.

— Noch ein Bier! ("Еще одно пиво!") — произнес Уильям и ткнул пальцем себе в грудь.

— Уильям, вы же совсем не пьете, даже полбокала не выпьете, — напомнила ему доктор фон Pop.

— Я хочу то же, что Джек, — сказал отец тоном капризного пятилетнего ребенка.

— Нет, Уильям, вам нельзя. Вы же принимаете антидепрессанты, они несовместимы с алкоголем, — сказала доктор Крауэр-Поппе.

— Давайте я отменю заказ, — предложил Джек. — Das macht nichts.

— Со временем Джек хорошо заговорит по-немецки, — заметил Уильям.

— Он уже сейчас отлично говорит, — сказала доктор фон Pop.

— Видишь, Джек? Ты ей нравишься. Я же говорил, у нее с собой смена белья! — сказал отец.

Врачи перестали обращать на Уильяма внимание и заказали бутылку красного, а он — бутылку воды. Джек подозвал официанта и сказал, что передумал — ему требуется большая бутылка воды, а пива не надо.

— Нет, нет! Пожалуйста, выпей, если хочешь! — воскликнул Уильям, взяв Джека за руку.

— Kein Bier, nur Mineralwasser ("Пива не нужно, только воду"), — произнес Джек.

Уильям надулся как сыч и принялся играть с приборами.

— Эти сраные американцы! — буркнул он себе под нос, думая задеть Джека и посмотреть, как тот на него рассердится, но тщетно. Доктор фон Pop и доктор Крауэр-Поппе молча переглянулись.

— Венский шницель не бери, — предупредил отец, словно все это время думал только о меню, которое только что взял в руки.

— Почему, папкин?

— Они забивают целого теленка и приносят тебе половину, — сказал Уильям. — И бауэрншмаус тоже не бери.

Бауэрншмаус — это ассорти из колбасных изделий и сосисок, очень популярное у австрийцев; видимо, это было нечто из репертуара доктора Хорвата, но Джек не нашел это блюдо в меню "Кроненхалле".

— А главное, — не унимался Уильям, — не бери жареные колбаски — они гигантские, размером с лошадиный пенис!

— Раз ты так говоришь, я ничего этого заказывать не стану, — успокоил его Джек.

Врачи тем временем тараторили на швейцарском диалекте немецкого — совсем не похожем на нормативный язык, который Джек изучал в Эксетере. Обычный немецкий швейцарцы называли "письменным".

— Опять этот их швейцарский! — презрительно сплюнул Уильям. — Они всегда переходят на диалект, когда не хотят, чтобы я их понимал.

— Папкин, если бы ты не завел речь про лошадиные пенисы, кто знает, может быть, они не стали бы говорить о тебе и переходить на непонятный язык.