Покуда я тебя не обрету

– Я полагаю, у вас много девушек? – поинтересовалась итальянка.

– Ни с кем из них у меня ничего серьезного, – в очередной раз ответил он и, как всегда, мысленно попросил прощения у Мишель Махер.

Джек устал. Он дал слишком много интервью, слишком много вокруг него вертелось назойливых журналистов. Но это не повод расслабляться – ему не стоило выпускать то интервью из рук. Ему не следовало давать повод разыграться воображению этой дамы.

Интервью, разумеется, не причинило ему никакого вреда – такие вещи быстро забываются. Его ранило другое – последние слова Эммы, среди которых было «завещание»; эта рана не зажила никогда.

Когда интервью вышло, Эмма была уже мертва – а итальянская журналистка разобралась, что романа с синьорой Белуцци, пышногрудой табачницей из феллиниевского «Амаркорда», у Джека быть не могло: та годилась ему в бабушки.

Конечно, написала журналистка, Джек Бернс разговаривал с Эммой Оустлер – ведь всем известно, что они живут вместе, правда «просто живут, ничего больше»; к тому же любой, кто видел писательницу в последнее время, знает, что она набрала много лишнего веса, хотя никто не подозревал о цифре в девяносто три кило. В этом контексте слова «с во-от такими грудями» выглядели как издевка.

Журналистка закончила публикацию напоминанием, что, по слухам, у Эммы большие проблемы не только с весом, но и с ее третьим романом; она пишет его уже много лет, никак не закончит, и, кажется, он стал уже слишком длинным.

– Сколько в книге страниц? – спрашивал Джека один журналист за другим после Эмминой смерти.

Но к тому моменту Джек уже научился – как всегда, набив себе шишек – вести себя с прессой аккуратно.

В тот свой визит в Нью-Йорк Джек остановился в отеле «Марк» под именем Билли Радужный – просто поменял местами слова в прозвище персонажа из своего последнего фильма, который он, собственно, и приехал представлять местной прессе. Фильм вскоре должен был выйти на экраны. Джек завел себе такую привычку – регистрироваться в гостиницах под именами своих персонажей, которых зрители еще не видели; таким способом он скрывался от фанатов.

Но далеко не только от них. Многие трансвеститы находили оскорбительным, что Джек постоянно отрицает свою «подлинную сущность». В каждом интервью Джек повторял, что переодевается в женщин лишь изредка и всякий раз только на съемках; но настоящие транссексуалы и трансвеститы считали это оскорблением, кричали на каждом углу, что «Джек только притворяется». Ну разумеется, ведь он же актер!

Вот поэтому вместо Джека Бернса в отеле «Марк» поселился Билли Радужный, и портье тщательно фильтровал все звонки в его номер. Джек обязательно извещал мать, где останавливается и под каким именем; разумеется, это же знали Эмма, его агент Боб Букман и его адвокат Алан Херготт. Плюс руководитель пресс-отдела студии, на которой вышел его последний фильм, в данном случае Эрика Штейнберг из «Мирамакса». Ну и Харви Вайнштейн, разумеется; если ты снимался на «Мирамаксе», Харви всегда знал, кто ты, где живешь и под каким именем.

В это время Джек спал с очень известной виолончелисткой Мими Ледерер, так что и она знала о его местонахождении. В день и час смерти Эммы она находилась в его номере.

В ту ночь после ужина Мими принесла с собой в номер виолончель и сыграла для него два соло, обнаженная. В ресторане Мими отказалась сдавать виолончель в гардероб, поставила ее на третье кресло и периодически поглядывала на нее, словно ожидая, что та поддержит их с Джеком беседу.

Джек не рассказал ей, что, когда был маленький, познакомился с другой виолончелисткой, Ханнеле, ученицей Академии имени Сибелиуса и по совместительству хельсинкской любовницей своего папы. У того была и еще одна любовница в этом городе, подруга Ханнеле Ритва, и они с Ритвой сделали себе одну татуировку на двоих. Ханнеле получила на левую грудь левую половинку разорванного по вертикали сердца; еще она не брила подмышки, Джек это на всю жизнь запомнил.

Когда Мими Ледерер заиграла в его номере, он вздрогнул, вспомнив, как сидела Ханнеле, когда мама татуировала ее, – широко расставив ноги, видимо, так сидят все виолончелистки. Тут-то Джек и подумал, не играла ли Ханнеле и папе в таком же виде, обнаженная, и снова задумался, насколько он похож на Уильяма.

Сколько все-таки между ними общего? Особенно в плане отношений с женщинами?

Джек запомнил, что играла ему Мими Ледерер в ту ночь, когда Эмма была еще жива, – соло для виолончели, часть моцартовского трио. Джек специально запоминал о классической музыке как можно меньше – она заставляла его думать об органной музыке, а та – о церковной, а та – о папе, который их с мамой бросил.

– Дивертисмент, ми-бемоль мажор, – шепнула Джеку на ухо Мими.

Как и Ханнеле и, наверное, как все женщины-виолончелистки, Мими была высокая, длиннорукая, с совсем небольшими грудями. Разумеется, Джек решил, что большие груди мешают играть на виолончели.

Вторая пьеса, что сыграла ему обнаженная Мими, служила, кажется, частью какого-то бетховенского квартета.