Покуда я тебя не обрету

Прекрасная татуировка, подумал Джек, такую могла бы сделать и мама, но ее почерк он сразу бы узнал. Итак, это чужая работа, немного отклоняющаяся от правил, – обычно на свитке выводили имя возлюбленного, который бросил или обманул тебя или как-то иначе разбил тебе сердце.

Джек подумал, кто мог сделать эту татуировку. Да кто угодно из старых мастеров – Татуоле, Док Форест, Тату-Петер, даже Матросик Джерри из Галифакса. Сделана она, по-видимому, давно – фотографии довольно старые. Но Джеку следовало не изучать татуировку, а думать, кто изображен на фото.

– Джек, ты не на ту грудь смотришь, – сказала Лесли. – Понятия не имею, почему Алиса так тщательно скрывала от тебя эту татуировку. В общем, умрет она не от нее.

Только тут Джек понял, что смотрит не на чьи-нибудь груди, а на мамины. Значит, фотографиям лет двадцать минимум. Вот как, значит – все считали, что у татуировщицы Дочурки Алисы вопреки всем правилам на теле татуировок нет, а на самом деле это вранье. Когда Уильям разбил ей сердце, она сделала себе татуировку – давно, может быть, когда Джек еще не родился или был совсем маленький.

Джек вспомнил, что мать ни разу в жизни не мылась вместе с ним в душе и никогда не показывалась ему обнаженной в раннем детстве из соображений «приличий». Его не смущало, что этот вывод находился в кричащем противоречии с ее нескрываемым презрением к приличиям всякого рода. Какая чушь! Приличия тут были ни при чем, понял он теперь, как ни при чем и имеющийся у нее якобы шрам от кесарева сечения. Алиса решила, что Джек ни в коем случае не должен видеть ее татуировку – и не только потому, что он узнал бы, что ее легенда про «чистое тело» ложь. Дело даже не в татуировке, а в надписи, и даже не в ней, а в слове «тебя» – оно, конечно, обозначало его пропавшего отца! Она с самого начала решила спрятать от Джека не просто татуировку, а самого Уильяма! Она навечно пометила себя из-за Уильяма – и, значит, все ее безразличие, ее отказ искать Уильяма дальше, ее нежелание говорить с Джеком об отце – все это маскарад, ложь.

На внешней стороне правой груди Алисы виднелся небольшой шрам от скальпеля, без следов наложения швов.

– У нее была опухоль груди, она удалила ее в тридцать девять лет, – сказала миссис Оустлер. – Тебе было двенадцать, ты ходил в седьмой класс, если я не путаю.

– Я был в Реддинге, – сказал Джек. – Да-да, в тот год мама пообещала ко мне приехать и не приехала.

– Она проходила курс лучевой терапии, а потом химию, каждые четыре недели, шесть циклов. После каждого сеанса химиотерапии она несколько дней лежала пластом – ее рвало, понимаешь, дни и ночи напролет; ну и конечно, у нее выпали все волосы. Она не хотела показываться тебе лысой или в парике. На фотографиях шрам толком не разглядишь, да и так он еле заметен. Ей удалили одну дольку правой груди, это довольно стандартная операция.

– Как она узнала, увидела маммограмму или просто нащупала опухоль? – спросил Джек.

– Нащупала, только не она, а я, – сказала Лесли. – Очень плотный шарик, как деревянный.

– И что, Лесли, у нее рецидив?

– Обычно рецидив бывает в другой груди, но у Алисы все не так. Опухоль могла дать метастазы в легкие, в печень, но у Алисы поражен головной мозг. Кстати, не худший вариант – вот если бы в кости пошло, тогда держись, такие боли.

– И что можно сделать с раком головного мозга?

– То-то и оно, Джек, что у нее не рак головного мозга. В мозгу обнаружены метастазы рака груди. И говорят, что если клетки рака груди начинают размножаться не в груди, то с этим ничего нельзя поделать.

– Так, значит, у мамы опухоль мозга? – спросил Джек.

– Ну, врачи любят точность, ее официальный диагноз – «очаговое поражение», а мы с тобой назвали бы это опухолью. В общем, хирургическое вмешательство невозможно, даже химиотерапия окажет только паллиативное действие, облегчит симптомы. Так что вылечить ее низзя, – добавила Лесли; никогда раньше она не говорила «низзя», а теперь, видимо в память об Эмме, стала употреблять ее любимые словечки, благодаря которым Эммины романы стали бестселлерами.

Миссис Оустлер собрала фотографии и спрятала их в ящике рабочего стола, там, где хранились руководства по домашней технике и прочее барахло, где Эмма и Джек, когда учились в школе, брали скотч, скрепки, резинки и кнопки.

Сделать фотографии грудей придумала сама Алиса, наказав Лесли отдать их Джеку, но лишь после своей смерти.

– И какие симптомы у нее сейчас, Лесли?

– Она пьет противосудорожные, и тем не менее, вероятно, несколько припадков еще будет. При мне недавно случился один. Это все я – я нащупала опухоль, я заметила приступ. Я почти все замечаю.

– Похоже на инсульт?

– Наверное, – пожала плечами миссис Оустлер, – еще я заметила, у нее порой резко меняется настроение, даже что-то в личности не так.

– Лесли, у мамы настроение менялось всю жизнь по нескольку раз на дню, а что до ее личности – один черт знает, что у нее там спрятано!

– Она изменилась, Джек. Ты увидишь. Особенно если сумеешь заставить ее поговорить с тобой.