Покуда я тебя не обрету

Из-за воплей Боба они не услышали, как звякнул колокольчик у входной двери. В салоне было тепло, даже жарко, однако сероликий посетитель – волосы до плеч, вылитый старый хиппи – все равно дрожал. На джинсовой куртке у него было нашито восходящее солнце, прямо над сердцем, на шее повязана красная бандана, точь-в-точь Ричард Харрис в роли ковбоя, одет в узкие черные джинсы, на ногах черно-фиолетовые ковбойские сапоги с рисунком американской гремучей змеи.

– Чаю не хотите? – спросила Алиса.

Тот, видимо, еще не отогрелся, поэтому просто кивнул и прошел на негнущихся ногах к дивану. Джек знал, что на самом деле это раздвижная кровать, Лесли ему говорила, что Алиса порой спит там (наверное, когда они ссорятся). Гость уселся на диван осторожно и с опаской, словно на необъезженного жеребца.

Боб тем временем ныл, что до смерти хочет какую-то девицу.

– Татуировки на всем теле? – спросила Алиса дрожащего ковбоя.

– Почти.

Татуировок пока не было видно, только дрожь его выдавала.

Гость как минимум лет на десять старше Уильяма, подумал Джек; и ему стало тоскливо – что, если в этот же миг где-то дрожит от холода его отец. У старого хиппи тряслись руки, он еле-еле сумел снять сапоги, Джек наклонился ему помочь; очень узкие – с сапогом стащил и носок. Стопа совершенно белая, но из-под брюк торчит череп длиннорогого быка: из пасти изливается огонь, языки лижут щиколотку.

Второй сапог ковбой снимать не стал, но Джек решил, что и другая нога тоже татуирована.

– У меня только здесь осталось пустое место, – сказал хиппи Алисе.

– А руки и лицо? – спросила она.

– Милочка, если я хочу, чтобы меня брали на человеческую работу, руки и лицо мне татуировать нельзя.

В соответствии со своей старинной привычкой Джек отключил сознание, вылил свой чай в раковину и медленно пошел к двери.

– Увидимся дома, мам, – тихо сказал он.

Впрочем, он знал, что разговор окончен; он ошибался в другом – спарринг, в отличие от разговора, продолжится.

– Ложитесь, устраивайтесь поудобнее, – сказала Алиса ковбою, даже не посмотрев на Джека.

Старый хиппи вытянулся на диване, она накрыла его одеялом.

Боб снова пел, что до смерти кого-то хочет, но даже сквозь его завывание Джек слышал, как стучат зубы у ковбоя.

– И Лесли с собой прихвати, – сказала мама, когда он уже стоял в дверях; она и не думала поворачиваться к нему лицом, ей куда интереснее хлопотать над новым клиентом. Прежде чем Джек закрыл дверь, до него донеслось: – Мне на все плевать теперь, Джек, если хочешь, можешь трахать ее!

Последние слова матери эхом звенели у Джека в ушах, пока он шел по Квин-стрит. Поймав такси, он отправился обратно во «Времена года» и снова заплатил за номер, чем чрезвычайно поразил портье. Джек ненавидел хаос, ему было неприятно, что сегодня его могли принять за неорганизованного человека, не знающего, что ему делать; между тем он составил четкий план.

Он поселится в гостевом крыле дома, который когда-то звал «особняком Оустлеров», в Форест-Хилле. Спать он будет в Эмминой спальне, она вызвала у него теплые чувства, особенно кровать. Здоровенный письменный стол он перенесет в комнату, служившую когда-то спальней ему самому, где его когда-то изнасиловала миссис Машаду; эта комната, пусть в ней Джек и лишился невинности, станет его кабинетом. Такой вот получится, как сказала бы Алиса, «комплект» (спальня, стол, умирающая мама и миссис Оустлер) – даже, можно сказать, «боекомплект», как нельзя лучше подходящий для завершения работы над Джековым (или Эмминым) сценарием по «Глотателю».

Сценарий, как было сказано, Джек вместе с заметками Эммы переписал от руки. Он возил его с собой. Ему нужно было всего ничего – еще бумаги и карандашей. Лесли тут же вызвалась купить необходимое и сразу же все исполнила – еще бы, кто, как не она, ветеран хождения по магазинам! Она даже купила ему новую настольную лампу.

Лесли была очень благодарна Джеку, что он не оставил ее наедине с Алисой, с ее сменами настроения и изменениями в личности.

Сначала ему было не по себе – он весь день оставался наедине с миссис Оустлер. Он боялся, что однажды она войдет голая к нему в комнату и на него накинется. Ведь мама не только разрешила ему спать с Лесли, она регулярно подзуживала ее переспать с Джеком, особенно когда та мыла посуду после ужина, Джек слушал музыку, а сама она лежала на диване.

– Лесли, почему бы тебе не переспать с Джеком сегодня ночью? – кричала Алиса на кухню.

– Мам, ради бога…

– Нет, Алиса, спасибо! – отзывалась из кухни миссис Оустлер.

– А ты попробуй, вдруг тебе понравится, – сказала Алиса как-то за ужином. – Ты не храпишь, Джек? С ним ты спокойно заснешь, Лесли, – не то что со мной. Всю ночь он не сможет, правда, Джек?

– Алиса, прекрати, пожалуйста! – возмутилась Лесли.

– Нет, это ты прекрати, сколько ты еще думаешь спать со мной? – рявкнула на нее Алиса. – Надеюсь, когда я впаду в кому, ты бросишь это занятие!

– Мам, мы с Лесли не хотим спать друг с другом, – попытался урезонить ее Джек.