Покуда я тебя не обрету

Он прихватил с собой только зимнюю одежду, подумав, что она как раз будет по погоде (в апреле на берегах Северного моря и Балтики не жарко). Миссис Оустлер называла эту его одежду «торонтской»; она же помогала ему собираться, естественно – ведь она ему эти вещи и купила (еще до Алисиной смерти), – так как имела собственное мнение, что Джеку полагается носить в Европе.

– Джек, надеюсь, ты понимаешь – в церковь ходят в одной одежде, в тату-салон – совершенно в другой.

Надо было отослать законченный сценарий «Глотателя» Бобу Букману в Си-эй-эй. Джек доверил ответственное задание Лесли – за долгую канадскую зиму она стала его партнером в этом проекте, его так и подмывало рассказать ей, что Эмма оставила ему куда больше, чем просто список пожеланий. Но он промолчал – Эмма хотела, чтобы тайна оставалась тайной.

Все время, что Джек провел с умирающей матерью в Торонто, его почту пересылали из Лос-Анджелеса на адрес миссис Оустлер. Как и дочь, миссис Оустлер первой читала письма Джека, а уж потом отдавала ему нужные. В итоге «нужных» оказывалось еще меньше, чем у Эммы, – цензура Лесли была строже. Она даже отказывалась отдавать ему «ненужные» письма – они, мол, недостойны его взгляда; особенно решительно она отказывалась давать ему фотографии трансвеститов, которыми были набиты иные письма.

В феврале Джек спросил Лесли:

– Кстати, мне что, никто на Рождество ничего не прислал?

– Пришла целая куча открыток, я их все выкинула в помойку.

– Лесли, тебе не нравится получать открытки на Рождество?

– Разумеется, нет, на кой черт они нужны? А ты и вообще занятой человек.

Каким-то неведомым путем письмо от Мишель Махер не вызвало у миссис Оустлер приступа цензорского рвения, хотя она припомнила о нем лишь месяц спустя после его получения.

– Да, тут тебе что-то интересное пришло, – сказала она. – Какая-то врачиха из Массачусетса, тезка Эмминого персонажа.

Джек, видимо, побледнел или как-то иначе показал, что хочет посмотреть письмо немедленно, потому что Лесли не стала отдавать его, а снова проглядела, внимательнее, чем раньше.

– Кто-то из твоих знакомых?

– Из очень старых, мы давно не общались, – сказал Джек и протянул руку.

Не тут-то было – миссис Оустлер углубилась в чтение.

– Эмма знала, что мы знакомы, – объяснил он, – она знала, что использует имя реального человека.

– Это что, скрытая шутка, для своих? – поинтересовалась Лесли, не отдавая письмо.

– Вроде того.

– Ну что, хочешь, я тебе его прочитаю? – спросила Лесли; Джек все тянул руки к письму. – «Дорогой Джек», – начала она и сразу перебила себя: – Так обращаются к тебе и твои фанаты, поэтому я не догадалась, что она тебя знает лично.

– Я понимаю, такую ошибку легко допустить, – изображая спокойствие, сказал Джек.

– Доктор Махер – она, оказывается, дерматолог, кто бы мог подумать, – продолжила Лесли. – «Я знаю, ты был близко знаком с Эммой Оустлер, я прочла в газетах, ты пишешь сценарий по ее книге „Сценарных тонн глотатель“. Желаю тебе удачи в этом и в других твоих начинаниях. Книга – из моих любимых, и не только из-за имени главной героини. Всего наилучшего, прими мои поздравления с блестящими актерскими успехами». Вот и все, – грустно вздохнула миссис Оустлер. – Напечатано на машинке, может, надиктовано секретарю – официальный бланк, у нее офис в больнице Маунт Оберн в Кембридже, штат Массачусетс. От руки лишь подпись – «Мишель». Знаешь, я передумала – это неинтересное письмо, в нем нет ничего личного. Попадись оно на глаза любому – никто бы не подумал, что эта дамочка тебя знает.

Лесли держала письмо на вытянутой руке, словно это грязная тряпка или что похуже; она явно дразнила Джека.

– Можно я погляжу? – спросил он.

– Это письмо не требует ответа, Джек.

– Лесли, мать твою, дай мне немедленно это блядское письмо!

– Похоже, эта Эммина шутка «для своих» – не слишком удачная, – сказала Лесли и отвела руку; Джеку пришлось вытянуться во всю длину, чтобы его схватить.

Бумага почти бежевая, матовая, приятная на ощупь – высшего качества. Название больницы и адрес выведены синим, красивыми, четкими буквами. Да, в письме нет ничего личного, Лесли права. «Всего наилучшего» – формальная, сухая фраза.

– Знаешь, наверное, это даже не письмо, а так, записочка, – сказала миссис Оустлер, а Джек тем временем пожирал глазами подпись Мишель Махер, искал в ней намек на чувства, которые, надеялся он, она до сих пор к нему испытывает.

– Знаешь, неприятно трогать вещи, которых касался дерматолог, – продолжила Лесли. – Впрочем, оно тут пролежало с месяц-другой, как думаешь, оно еще заразное?

– Едва ли, – сказал Джек.

Он взял это письмо с собой в Европу и перечитывал каждый день. Он думал тогда, что будет хранить это холодное, формальное письмо без единого намека на нежность всегда; он полагал, что, быть может, до самой смерти не получит от Мишель Махер другой весточки.