Покуда я тебя не обрету

Бывшая спальня Джека превратилась в студию Долорес. Наверное, решил Джек, она или поэтесса, или художница, но спрашивать не стал. Эммина спальня стала официальной гостевой спальней, там переклеили обои, сменили стиль на «более женственный», по словам Лесли, в том же стиле прикупили мебель. Джек даже спрашивать не стал – и так ясно, это дело рук Долорес.

– Так что если будешь заглядывать в Торонто, думаю, предпочтешь жить в отеле, – сказала миссис Оустлер.

– Наверное, – согласился Джек.

Он так и не понял, зачем она звонит.

– Есть новости про папу, Джек?

– Нет. Я ведь не ищу его.

– Почему, хотела бы я знать, – сказала Лесли. – Ему уже за шестьдесят, я полагаю. В таком возрасте с мужчинами всякое случается. Ты можешь потерять его, не найдя, Джек.

– Ты хочешь сказать, он может в ближайшее время умереть?

– Кто его знает, может, он уже умер, – сказала миссис Оустлер. – Ты ведь так хотел все про него узнать! Куда подевалось твое любопытство?

Этот же вопрос ему постоянно задавала доктор Гарсия.

– Наверное, я лишился его у психиатра.

– Я рада, что тебе есть с кем поговорить! – воскликнула Лесли. – Но в былые времена ты умел делать много дел сразу.

– Я полагаю, миссис Оустлер имела в виду, – скажет Джеку вскоре доктор Гарсия, – что разговоры с психиатром – плохая замена естественному любопытству.

Но на Джека отныне давил груз вины. Он не просто совершил половой акт с несовершеннолетней – он согласился на это. У него в душе скрыта страшная тайна, которую он унесет с собой в могилу, если на то будет воля Салли. Стыд убил в Джеке любопытство. Когда ты стыдишься, тебе не хочется отправляться на поиски приключений – по крайней мере, хочется немного с этим повременить.

Пришло письмо от Клаудии и ее мужа (которого Джек всегда представлял себе как преданного слугами бородатого короля) с благодарностями и кучей фотографий, среди которых были совсем маленькая Салли и Клаудия, еще не похожая на бензовоз, а также снимок счастливого безбородого отца четверых детей. Но королю, конечно, нужна борода, решил Джек.

«Если когда-нибудь тебе захочется театра, Джек, – писала Клаудия, – тебе стоит сказать одно только слово!»

И тогда ему предоставят право месяц или шесть недель выступать на сцене в Вермонте в самый разгар лета, позволят выбрать пьесу и роль для себя. Джек был тронут предложением, но в сложившейся ситуации решил отказаться.

«Мы так благодарны тебе, Джек!» – писала Клаудия.

Ее муж добавлял: «Мы так гордимся Салли! Как у нее только хватило наглости с тобой об этом поговорить!»

Джек написал им в ответ, что рад помочь, однако Саллиной наглости у него нет – а без наглости как можно выходить на сцену?

«В кино актер вне контекста, на съемочной площадке ему всегда есть куда спрятаться. Я слишком к этому привык», – написал Джек.

Впрочем, он будет частенько думать об их театрике и каждое лето жалеть, что не сможет провести шесть недель в Вермонте, – так он написал. На самом деле Джек скорее предпочел бы застрелиться!

Он чувствовал, как за спиной у него маячит призрак Клаудии; когда он опускал письмо в ящик, призрак улыбался до ушей.

Вскоре после сего обмена эпистолярными неискренностями Джеку позвонили. Ничего неискреннего в звонке Каролины Вурц не было – еще бы, она разбудила его в конце августа безбожно ранним утром, оторвала от очередного сна про Эммину татуировку. В бассейне «Океаны» уже плескалась семейка из Дюссельдорфа, ее члены помогали Джеку снять ржавчину с его немецкого.

– Джек Бернс, проснись и пой, как сказал бы мистер Рэмзи! – начала мисс Вурц. – Или – восстань и воссияй!

Вурц, конечно, понятия не имела о душевном состоянии Джека и его причине. Насчет восстать – что же, это возможно, дайте только срок; но насчет сияния – нет, оно решительно ушло из Джековой жизни.

– Как приятно слышать твой голос, Каролина, – искренне обрадовался он.

– А твой голос лучше вовсе не слышать, с тобой явно произошло что-то ужасное, – сказала мисс Вурц. – Даже не пытайся мне врать, я знаю, что разбудила тебя. Но у меня такие новости!

– Он написал тебе? – спросил Джек; сон как рукой сняло.

– Нет, не он, и не написал, а позвонил. Точнее, позвонила. Джек, у тебя есть сестра!

Ага, значит, Уильям женился и родил дочь! Вот уж и правда новости, как для Джека, так и для мисс Вурц.

Зовут ее Хизер Бернс, она работает младшим преподавателем на музыкальном факультете Эдинбургского университета, который несколькими годами ранее и окончила. Она пианист и органист и еще играет на блок-флейте. Докторскую степень получила в Белфасте.

– Диссертация про Брамса, – добавила Каролина. – Что-то на тему Брамса и девятнадцатого века.

– Папа, значит, вернулся в Эдинбург?

– Уильям не слишком хорошо себя чувствует, Джек, он в санатории. Он играл на органе в Старом соборе Святого Павла и преподавал, но у него артрит. В результате играть он больше не может – точнее, не может больше работать музыкантом.

– Он в санатории от артрита лечится?

– Нет-нет, это по психиатрической части.

– Каролина, на человеческом языке это называется сумасшедший дом.