Покуда мы будем жить. Сейчас и в вечности (СИ)

====== Сад, в котором растут ландыши ======

— Я думаю, нам нужно сделать паузу.

В тот момент я действительно думал, что это так. Это было в конце лета девяносто восьмого года. Тогда только-только закончилась война, а я получил, как герой Войны, место аврора, да и Гермиона, тоже отказавшаяся от еще одного года в школе, устроилась в Министерство. Мы были покрыты копотью и пылью после войны, мы еще не пережили тех ужасов, которые выпали на нашу долю, мы были просто юношами и девушками, которые должны были как-то устроиться в новом мире, который строился на наших глазах. И, что бы не говорила Гермиона, даже мой «диапазон как у чайной ложки» нуждался в излечении. Мне казалось, что, погрузись я с головой в работу, мне станет легче. Мне было тяжело говорить те слова Гермионе, я любил ее, по-настоящему, это не была простая школьная интрижка, и я видел, что она тоже с трудом сдерживала слезы. Но она не расплакалась, она всегда была молодцом. Она тоже понимала, что мы оба слишком молоды, что нам нужно делать карьеру и сейчас следовало думать о чем-то более важном, чем простые чувства.

Я поступил на службу, работая по двенадцать часов. Гарри работал в смежном департаменте, в отделе расследований. После войны его все еще мучили кошмары, и он никак не мог прийти в себя, поэтому ни о какой работе в оперативном отделе не могло идти и речи. Я понимал его. Мне тоже тяжело давалась жизнь после окончания войны. Гермиона работала в Отделе магического правопорядка, в отличие от нас с Гарри она начала с самого низа, и тоже, как я, тут же с головой погрузилась в ежедневные заботы, нередко пропуская даже обеды в Норе из-за загруженности. Впрочем, теперь я часто думаю: так ли оно было? Возможно, она скрывалась не из-за этого, а из-за того, что не хотела видеть меня. Я не знаю, чего стоил ей тот разрыв. Но в те годы, когда мне не было еще и двадцати, я искренне верил, что она тоже понимает, что нам нужен перерыв, что она так же, как и я, уверена, что через пару лет мы снова будем вместе, и потому не сомневается. Теперь я понимаю, что это вряд ли было так.

В марте девяносто девятого меня перевели из Лондона в Дувр, а затем, в конце мая, еще дальше, на континент, где еще оставались Пожиратели. К тому времени я стал руководителем небольшого оперативного отряда, вместе с которым мы прочесывали леса заповедника Кап Э Маре д’Опаль, а затем гнались за преступниками через половину Европы: через Дюнкерк, Шарлеруа, Люксембург, Штутгарт, Зальцбург… Эта погоня заняла почти полгода, и настигли мы наших врагов только в Румынии, в Тимишоаре. Мы взяли почти полсотни магов, которые считались верными соратниками Волан-де-Морта, и это стало отправной точкой в моей быстро прогрессирующей карьере.

Поначалу я переписывался и с Гарри, и с Гермионой. Однако, признаться, мне было неловко отвечать на письма девушки, потому что они всегда были пропитаны волнением, она писала их торопливым почерком, посылая ответы в тот же день, когда моя сова доставляла ей письма. Мне было стыдно писать короткие ответы, хотелось показать, что я люблю ее не меньше, чем она меня, и я откладывал письма, надеясь ответить на них позже. Поэтому, наверное, нет ничего удивительного, что однажды наша переписка прекратилась, ведь половина писем Гермионы осталась без ответа. С тех пор новости друг о друге мы узнавали преимущественно через Гарри, который, почему-то, выставил мне в упрек наше с Герм расставание. Тогда я не понимал этого и лишь усмехался, думая, что друг просто хочет нас поскорее женить, однако теперь я считаю, я практически убежден, что Поттер просто злился на то, каким эмоциональным ударом была взятая пауза для Гермионы.