Покуда мы будем жить. Сейчас и в вечности (СИ)

И Фред и сам не понял, когда он начал плакать. Он стоял на коленях у гранитного монумента, такого нелепого в своей строгости, такого неуместного в своей категоричности, и плакал. Плакал, потому что… Он и сам не знал почему. Гранит, безучастный, как и волны океана, как и ветер, как песок и солнце, смотрели на него.

До этой секунды Фред не помнил, что такое смерть.

— Уже скоро, Джорджи… Совсем скоро, дружище, потерпи еще чуть-чуть…

— Я бы хотел сказать что-то, — Джордж, шатаясь, поднялся, и все притихли. Он был невозможно бледен, словно и сам был при смерти, исхудал, и никто бы не мог с уверенностью сказать, понимает ли он, где находится в эту минуту. Та стена придавила его ничуть не меньше, чем брата, и Молли, переглянувшись с дочерью, вскочила с места.

— Милый, может, не… — она не успела ни договорить фразу, ни добраться до сына, потому что ее за локоть цепко ухватили чужие пальцы.

— Миссис Уизли, — Гермиона тоже безумно исхудала, так, что, казалось, ее лицо было лишь черепом, обтянутым кожей. Остались лишь глаза. Однако что-то было в них такое, что волшебница послушно отступила, садясь на свое место…

— Спасибо, — на губах Джорджа мелькнуло что-то, отдаленно напоминающее улыбку. Они переглянулись с Грейнджер, и всем присутствующим на поминках показалось, что они успели сказать друг другу что-то такое, что посторонние уши не имели права слышать. — Я хочу сказать кое-что, — повторил он громче. — Но не вам. Ему.

Гарри шумно выдохнул, Рон весь напрягся, не зная, чего ожидать от Джорджа, однако никто не двинулся с места, чтобы снова попробовать прервать его.

— Фред! Ты идиот, самый страшный идиот из всех, кого я только знаю. Ты пережил столько, ты взорвал столько петард, ты сделал собственными руками столько магического пороха… Как мог быть ты столь беспечен? Я никогда не пойму этого… — его голос стал тише, однако в звенящем молчании зала каждое слово все равно было отчетливо слышно. А потом вдруг едва не сорвался на крик. — Не понимаю, слышишь ты, слышишь!!! Как мог ты бросить все это? Наши «Блевательные Батончики», квиддич, наш магазин! Как ты мог бросить ее?!

— Мерлин, о чем он? — Чарли болезненно зажмурился, не в силах смотреть на брата.

— Он бредит, бредит, — Джинни сжала бокал с такой силой, что рисковала разбить его. — Нужно остановить его!

Но никто не шелохнулся.

— Так было всегда. Когда болел ты, притворялся и я, а если получал травму я — то на соседней койке оказывался ты. Помнишь, как ты предлагал отрезать себе ухо, чтобы я не комплексовал? Сейчас ты травмировался куда сильнее, братишка… Но теперь все иначе, — по его губам снова скользнула тень улыбки. — В этот раз я не последую за тобой. Я проживу всю жизнь, которая была нам отмерена, от начала и до конца. Я сделаю все то, чего так хотел ты. Я достигну всего того, о чем ты мечтал. Ну, наверное, почти что всего, — он бросил быстрый взгляд в сторону Гермионы, словно желая что-то сказать именно ей, и ответом ему был еле слышный всхлип. Она все отлично понимала.

— Почти… — вряд ли кто-то услышал, как она сказала это. А он прочел по губам.

— Я все расскажу тебе, братишка, — он отвернулся, и его взгляд затуманился. — Только дождись меня, ладно? Подожди меня, Фредди…

А ночью волны шептали Фреду странные, незнакомые, чужие слова. И он снова не заметил, как начал плакать, вслушиваясь в голоса. Такие знакомые. Бесконечно забытые. Незабвенно любимые.

Фредерик Уизли.

1 апреля 1978 — 2 мая 1998

Подожди нас, дружище.Мы скоро.