Покуда мы будем жить. Сейчас и в вечности (СИ)

Иногда вслед за такими тучами на смену им приходили совсем другие: сизые, мрачные, грозовые. Ураганный ветер гнал валы к берегу, словно хотел затопить маленький светлый домик, и тучи летели так быстро, что их едва можно было отследить. Так стремительно, что, казалось, хвать — и полетишь вслед за ними, словно Мери Поппинс. Ветер дул в трубе, выл, стонал, а следом приходил ливень, такой сильный, такой неистовый, что казалось, вот-вот крыша дома попросту сломается. А над бескрайними водными просторами били молнии.

В такие ночи он всегда спал беспокойно. Он метался по кровати, и на утро его щеки, усыпанные веснушками, были мокры от слез. Ему виделся он сам, словно со стороны, словно и не он, а кто-то другой, виделась просторная комната в алых драпировках, виделась причудливая лавка со множеством диковинок, виделась худенькая девушка с грустными глазами и упрямой морщинкой на лбу. Она смотрела печально, словно молчаливо осуждала его за что-то, но вместе с тем что-то такое было в ее взгляде, что у него перехватывало дыхание. По утрам он долго стоял у окна, глядя на успокоившуюся стихию, и все пытался вспомнить что-то очень важное. Кто была эта девушка?..

В такие дни он, как и всегда, по обыкновению долго бродил по берегу. Песок был мокрый, словно в русле реки, прохладный, липкий, и пляж казался желтоватым. Впрочем, такие дни все равно почти ничем не отличались от других, разве что, может быть, удивительными находками, которые приносило море с рассветом.

Как-то раз он обнаружил монету. Она была тяжелой, словно золотой, но рисунок на ней казался каким-то странным, иноземным. Он повертел ее в руках — и на секунду ему показалось, что он видит на ней еле различимую надпись, что-то вроде гравировки, которая блеснула на мгновение, а затем как по волшебству растворилась. Почему-то монета сразу удобно легла в ладонь. Он ее уже когда-то держал в руках? Почему она казалась такой знакомой?

В другой раз волны вынесли фантик от конфеты, настолько потрепанный, что название было уже никак не прочитать. Он поднял его, а потом, сам не зная, почему, поднял, осторожно расправляя и кладя в карман.

— Батончики пользуются популярностью, — и звук собственного голоса показался почему-то резким и неуместным, словно крик совы среди ночи. Он вздрогнул. Ему показалось, что его отражение в море, ставшее таким привычным, на несколько лет старше его, уже с первой проседью и усталым взглядом. Он поспешил отойти прочь.

Все эти находки — и монета с фантиком, и обломки метлы с почему-то висящей цепью, и изорванная волнами черная мантия, и черновик пергамента с тремя буквами W — все они хранились у него в ящике комода подле кровати. Он мог бы счесть их мусором, однако что-то не позволяло ему, словно каждая из этих странных вещей приоткрывала дверцу в удивительный мир его снов, в которых он видел сказочный замок, драконов, кривой дом с множеством комнат. Он словно бы видел себя со стороны в этих снах, и при этом и сам был собой. По утрам он долго ловил ртом воздух, приходя в себя.

После таких снов ему казалось, что он забыл что-то важное, что-то по-настоящему ключевое. Что это могло быть?

Когда ветер дул с берега, теплый и легкий, ему почему-то всегда казалось, что за этим лесом лежит маленькая деревушка со смешными деревянными домиками. В одном из них непременно должно было быть кафе, в другом — магазин сладостей, а в страшной хижине на окраине должны жить призраки. А под деревней проходить туннели…

Это виделось ему так четко, что, кажется, он и сам мог бы нарисовать план странного поселения, такого оживленного в выходные, и такого тихого в будни. Ему казалось, что стоит подать рукой — и вот он увидит тропинку, ведущую туда.

Он никогда не уходил с пляжа.

Полуденное солнце раскаляло песок, и он жег пятки, но не больно, совсем не больно. Он шел, засунув руки в карманы, и смотрел в далекую точку над горизонтом, к которой так упорно двигался, и к которой никогда не мог прийти. Штиль лишь изредка прерывался порывами ветерка, вместе с которым на берег приносило запахи цветов. Почему-то пахло розами. Почему бы? Красными.

Берег казался таким же, как и всегда, однако что-то вдруг привлекло его взгляд, и он ускорил шаг. Домик уже давно стал едва различимой точкой за спиной, а, быть может, уже и исчез совсем. Волны бились одна за другой о берег, и, казалось, молчали об одном и том же. Ветер засвистел. Он уже почти бежал.

Гранитный камень казался пятном на почти белом полотне бескрайнего пляжа. И юноша мог поклясться, что никогда не видел его раньше, хотя был здесь десятки, сотни раз… Почему-то его ударила дрожь. Он остановился в нерешительности, словно, подойди он к этому камню, что-то неумолимо изменилось бы, надломилось, пошло вспять.

Он сделал крошечный шаг. Второй и третий.

Гранитный камень был наполовину засыпан песком, однако надпись читалась отчетливо, хотя и была сделана уже много лет назад.

Фредерик Уизли.

1 апреля 1978 — 2 мая 1998

Последние слова, две строчки под именем и датой, были заметены песком.