Покупатель пенопласта

Конечно, логичнее было бы представить, как Герасим размозжит мерзкой старухе голову топором (по Достоевскому), но у драматургии свои законы и у каждого автора своя драматургия. Но если как бы пофантазировать: Герасима со всех сторон обложили жиды и нашептывают ему: убей, убей старуху, хотя Герасим глухой, что я говорю… Ладно, жиды подкинули Герасиму под дверь листовку: убей старуху. Герасим берет в руки топор, да руки у него уже, как топоры, зачем ему топор! И вот идет он и рубит всех: дворню, старухиных компаньонок, – хвать топором, и нет у старушки черепушки, хвать еще разок, и разлетелся пополам в старинном окладе святой образ, и пошел Герасим крушить иконы да колоколенки, и Россию порубал в куски, и передернул малость, перегнул, перегибнул, отправляют Герасима жидки на Соловки, сажают на цепь. Едет скорым поездом из столицы Прилепин, с ним вся Ленинская библиотека, изучает он в дороге историю Соловков, потому что роман будет писать про Соловки, и про Герасима. Перо его наточено, лысина его горит, как лампа Алладина. Скоро будет роман. А там Донбасс, одной ногой в Донбассе, другой на лекциях в литинституте. Зубами в книгу новую вгрызся, хвостом трубку телефонную держит и дает интервью. И трусики, и чепчики летят в воздух у всех литературно озабоченных. И Шаркунов на салазках поспевает за сказкой! Весело жить!

***

Старушка и менты. Старушка в метро потребовала от пострелов норму поведения (наивная), на что такие же щеглы-менты только ухмылялись вместе с пострелами. И пошли прочь от нее – дальше пост держать, таща за собой длинноватые штанины и великоватые бушлаты.

***

Какие бы свинства и дурачества не творил я по-пьяни, все это безобидное юродство не сравнится с той звериной тупостью, в которой ежечасно пребывают люди, будучи трезвыми. Со своей никчемной работой, бесполезной семьей и всеми своими житейскими глупостями.

***

Еще немного о местах в метро. Боковое в среднем ряду – неплохой вариант. Однако могут вызвать опасения озлобленные мудаки, которые норовят посадить тебе на плечо свой протертый сальный зад. Это делают они специально – из зависти, потому что не досталось места, так они презирают всех, кто сидит. Другое дело, если милая хрупкая девушка притулит к тебе на могучее плечо свою свежую попку. Это, поверьте, совсем не обременительно и даже может отвлечь на время от Тургенева.

Садится сразу в середину – рискованное дело. Все зависит от размеров соседей. Может статься, что все вы очень уютно уместитесь – тютелька в тютельку. И всем будет удобно. Но может быть и тесновато, и лучше поберечь чресла, а самое неприятное, если останется прореженные щели или даже одна хотя бы щель, тогда обязательно найдется мудак, который непременно полезет своей задницей в эту щель, а зад его, как правило, широк так же, как и его мудацкие взгляды.

Также это касается боковых: есть опасность, что на следующей станции подвалит на своих протезах беременная старушка с детьми на руках. Но тут, как говорится, не западло: сам Бог велел. Жирным же теткам, бабкам в манто и шубах и фифам на двадцатисантиметровых каблуках я никогда не уступаю по причине пролетарского своего происхождения и классовой ненависти.

Есть еще место, требующее отдельного обстоятельного разговора. Это так называемые места для интровертов в новых вагонах, которые ходят, например, от Алтуфьева до Бутова. Это вообще шикарная вещь: вагоны эти тихие, в них не обязательно затыкать уши, чтобы почитать книжку, а также рядом с одиноким местом имеются огромные безместные сени, где можно с легкостью расположить весь свой табор-гарем, если таковым осчастливила тебя судьба.

Вагоны с царственными местами для интровертов у нас пока – на самой старой, между прочим, ветке метро – не ходят. Гуляет шумная классика, скрипящая при торможение колодками, и «Красная стрела», и еще катается стилизация под классику, так называемые ретро-вагоны. Те самые мягкие, альковые, по-домашнему уютные внутри, с открытыми светильниками. В советское суровое время они себя плохо зарекомендовали: пассажиры (вероятно, жиды) выкручивали из светильников лампочки и взрезали мягкие кресла, подражая народному герою Остапу Бендеру. Конечно, их можно понять: им обещали коммунизм и электрификацию всей страны, а вместо этого – постмодернизм и дефекация всей страны. Кульминация которой, я считаю, пришлась на 93-й год.

По местам пока все. Главное знать свое место, а то одна выдра как-то гаркнула мне в ухо: «Молодой человек, займите свое место!» Я якобы задел ее коленкой. На что я ответил: «А ты знаешь, где мое место, дура?»

***

– Стихотворения в прозе, так вот как это называется! Милый, милый Иван Сергеевич, позвольте вас обнять, – воскликнул бы я и с легкостью взобрался бы к старику на колени. Крепкий, как скала, Тургенев потрепал бы меня по загривку и сказал:

– Ну, слезай, егоза, опять нализался намедни и вытворял тут?!

На что я бы парировал:

– Какие бы свинства и дурачества не творил я попьяни, все это безобидное юродство не сравнится с той звериной тупостью, в которой ежечасно пребывают люди, будучи трезвыми!