Покупатели мечты

— Мои навязчивые идеи всегда были предметом внимания моих товарищей по школе. И время от времени они мигрировали, я менял мании. Я побеждал одну, и появлялась другая. — И он перечислил некоторые навязчивые идеи, которые у него уже были или которые еще оставались: — Прежде чем зайти в аудиторию, я совершал пять прыжков, чтобы не допустить чьей-нибудь смерти. Я бил руками по голове, без остановки прощупывал шею, чтобы увидеть, не было ли у меня рака. Я постоянно кашлял, повторял последние пять слов, которые кто-нибудь говорил по телефону, пересчитывал окна в зданиях, мимо которых проходил, делал дыры, чтобы вставить туда палец.

Мы пришли в смущение от страданий этого юноши. После паузы, д ля того чтобы перевести дыхание, он продолжил:

— Однажды, когда мне было тринадцать лет, одноклассники устроили для меня праздник-сюрприз по случаю моего дня рождения. Я был счастливее всех. Они принесли пирог, и мальчики и девочки начали петь поздравительные песни. Внезапно я прочитал предложение, написанное на пироге: «Саломау — больной на голову». Я не смог петь. Я убежал весь в слезах. Я почувствовал боль изгоя. До сегодняшнего дня празднования дней рождения вызывают у меня дрожь.

И еще он рассказал, что время от времени на школьном дворе ученики из самых разных классов, видя, как он без остановки двигал руками и постоянно похлопывал себя по груди, окружали его и начинали кричать: «Суматик!» И шлепали его по голове. Он сказал, что однажды, расплакавшись, пошел к директору школы, но тот, наблюдая его тик, сам начал слегка посмеиваться. Он не поговорил с учениками и не построил мостов между теми, кто вел себя по-разному.

— Посещение школы превратилось в мучение. Это было как поход к Колизею перед толпой, жаждущей чужой боли. Я хотел умереть, утонуть, исчезнуть из этого мира. Когда мои родители умерли, я целый год голодал, но ничто не было таким жестоким, как голод понимания. Я не хотел, чтобы они меня любили, но хотел, чтобы со мной обращались как с человеком, а не как с животным из цирка.

После перерыва перед этой сухой главой его истории, он продолжил:

— Прошли годы, и я построил мосты. Один психиатр помог мне. Я понял, что не должен был стать жертвой в мире, если я хотел построить свою жизнь. Я понял, что, несмотря на то что у меня навязчивые идеи, я не являюсь отбросом общества, что я человеческое существо. Но я не узнал некоторых фундаментальных мостов. Тем не менее я должен был узнать, как нас учил Учитель, не требовать того, что другие не могли нам дать, потому что самые близкие являются теми, кто больше остальных вызывает в нас разочарования. Как требовать хорошего отношения от моих одноклассников, если они пребывали в состоянии войны с самими собою?

Саломау облегченно вздохнул. Он утратил страх быть тем, кем он был. Он спал под виадуками, но научился чувствовать себя человеческим существом, звездой в театре общества. Проведя свою инвентаризацию, он почувствовал, как некоторые закоулки его мозга наполнились свежим воздухом. Я поднялся и обнял его как собственного сына. И сказал ему:

— Вы — один из безымянных героев, которых Голливуд не знал. Более блистательный социальный актер, чем самые известные актеры. Поздравляю!

Бартоломеу поднялся со своего места и также пошел обнять Саломау.

— Парень, вы прекрасны! Я в чрезмерном восторге от вас.

Мэр, будучи более болтливым, заявил:

— Иду осыпать вас поцелуями. — И направился к Саломау.

Но тот убежал, как черт от ладана.

Поаплодировав ему, профессор Журема тоже провела свою причиняющую боль инвентаризацию. Я никогда не мог представить себе, что за этой знаменитой женщиной, которой восхищались главные учителя и профессора системы образования всей страны, стояла такая душераздирающая история. В каком-нибудь предположении я мог допустить, что за ее книгами и статьями стоит совсем израненный ребенок. Мне нужно пересмотреть свой процесс интерпретации, мне нужно построить мосты в моем мозгу, чтобы читать между строчками.

— Умственная болезнь моего отца стала самой грустной главой моей жизни. Потом была кончина моего любимого брата-близнеца, когда мне исполнилось десять лет. Моей третьей драмой стал рак груди. Позже я потеряла мужа. А пятой драмой были столкновения, которые я вела против системы образования.

Потеря брата, рак груди, смерть любимого мужа смешались с ней самой, но ничто не потрясло этого солидного ученого так, как умственная болезнь ее отца в то время, когда лечение было неэффективным, а предубеждение большим. У нее было предостаточно причин, чтобы иметь расчлененную историю.