Он нуждался в помощи Клотильды, бабушки и в моей помощи, чтобы подняться. Мы поставили мужчину на ноги и возвратились на свои места. Обе стороны Сахарной Головки Мэра сильно болели. Чтобы облегчить боль, Мэр стоял, расставив ноги и согнув колени. Он думал, что ему, по крайней мере, удалось уничтожить своего пресловутого противника, поскольку тот успокоился. Осмотрев свой зад, Мэр вздрогнул; его лицо перекосилось от ужаса, оно стало белым, фиолетовым, а потом красным. Случилось нечто невероятное.
Он понял, что мышонок жив. Правой рукой он попытался схватить проклятого зверька и убить его, но ему это не удавалось. В этот момент несчастный мышонок решил возопить. Он двинулся по особой дороге, быстрой и опаснейшей. Настолько опасной, что Мэр сделал еще односальто-мортале, на этот раз на шестьдесят сантиметров, ноне упал. И грубо крикнул:
— Не сюда, бесстыдник! Не вопи, сеньор мошенник!
Никто ничего не понял. Любопытствуя, мы хотели знать, где разгуливал зверек. Клотильда снова угадала:
— Он дошел до метро?
Почти рыдая, Мэр подтвердил:
— Дошел!
«Метро?» — спросили мы в растерянности. Несколько секунд спустя, видя, как сильно расстроен Барнабе, мы поняли их кодированный язык. Мышонок прошелся по ягодицам, нырнул между ногами и выбрался с другой стороны, прямо к запрещенному месту, где находились его половые органы. Крайне озабоченный, Мэр, кусая губы, почта безголосо причитал:
— О, сеньор мерзавец, истукан, захватчик! — И, будучи крайне подавлен, воскликнул: — Уй! Уй! Этот лишенец играет в баскетбол.
Мои друзья и публика в зале покатились со смеху. Психопаты, которые никогда не расслаблялись, впервые запачкали штаны.
Но это не было вершиной кризиса. Наихудшее случилось, когда мышь дошла до мочеиспускательного аппарата.
— Бесстыдник, он взбирается на мою статую Свободы! — закричал Мэр. Все на острове услышали его стенания.
Не хватает слов, чтобы описать двоих сражающихся. Подобно мифологическому дракону, Мэр выпускал огонь из ноздрей, а мышь насмехалась над ним. Дошло до того, что, будучи осторожным, я заметил, что мои ловушки превзошли все ожидания. У меня появилось чувство сострадания. Я понимал, что Мэр уже заплатил, причем с лихвой, за все прегрешения, которые он совершил по отношению ко мне и остальной части группы. Я хотел помочь ему. Но что можно было сделать? Он не позволял прикасаться к себе руками. К сожалению, он должен был терпеть эту муку в одиночку.
Я вспомнил слова Учителя: «Есть моменты, когда мы остаемся одинокими, глубоко одинокими среди толпы. В эти моменты не ожидайте и не требуйте ничего ни от кого. Только вы сами не можете покинуть себя». Мэр был глубоко одинок в толпе из более чем ста человек, которые хотели помочь ему, но не могли. Уголовники тоже хотели прийти на помощь Мэру, охранники, умирая со смеху, готовы были бросить оружие, чтобы оказать ему моральную поддержку, но у них не было возможности. Улыбка и комедия объединяли уголовников и полицейских. Даже сам элитный снайпер хотел застрелить врага Мэра. Но Мэр был безымянным и одиноким революционером.
Ни один мужчина не стал бы терпеть вторжение в свои интимные сферы. Его статуя Свободы, его яички были неприкасаемы. Поэтому в этот момент положение дел изменилось. Внезапно великий политик на глазах у всех изменился. Он дал выход своей храбрости. Он больше не был политиком-миротворцем, он хотел стать диктатором, покончить с демократией, контролировать мнение других, соединить законодательную власть с исполнительной — наконец, создавать законы и их исполнять.