Покушение

Когда за Николаем Ивановичем и его супругой Еленой Даниловной прибыла карета, мы со Щербатовой обменялись нежными поцелуями и обещаниями вечно помнить друг друга, слуги быстро впихнули в нее раненого барина, и мы уехали. В карете Николай Иванович начал, в очередной раз описывать свой подвиг, его супруга Елена Даниловна, благоговейно ему внимала, а я выглядывала из кареты, пытаясь понять, нет ли за нами слежки.

Город еще только просыпался, улицы были пусты, и если бы кто-нибудь увязался за каретой, я непременно это заметила.

— Вы, Александр, чем-то обеспокоены? — спросила меня Елена Даниловна, заметив мое нервное состояние.

— Да, смотрю, не следят ли за нами злоумышленники, — ответила я, чем невольно ввергла Николая Ивановича в состояние близкое к истерике.

— Я знаю, — воскликнул он, с нескрываемым трепетом, — меня хотят убить! Дошли мои правдивые слова до самого верха и вот она, жестокая расплата за правду! Но все рано негодяи не заткнут мне глотку! Я за честь и святую правду взойду на самую Голгофу!

— Ах, Николай Иванович! — с трепетом воскликнула супруга. — Не ради себя молю, а во имя наших малых деток, покорись супостатам! Пущай они торжествуют свою Пиррову победу!

— Нет, и не проси меня, Елена Даниловна. Никогда еще Николай Баранов не поступался своей совестью! Пусть я приму смертную муку, но они, они… — он тревожно посмотрел в заднее окошко кареты, — будут знать! Ах, как мне больно, посмотрите, господин Крылов, кажется, у меня опять пошла кровь!

— Нет, это старая, — ответила за меня супруга.

— Ну почему ты мне всегда поперек говоришь! — вдруг вспылил Николай Иванович. — Как что я ни скажу, ты сразу же поперек! Не видишь сама? Свежая кровь-то, вот вся вытечет, я умру, а ты останешься вдовой, тогда посмотришь! Знаю, ты и на могилку ко мне поплакать не придешь!

Николай Иванович так расстроился, что на его честные глаза навернулись слезы. Он отер их платком и с ненавистью посмотрел на расстроенную жену.

— Мне кажется, за нами следят, — тихо предупредила я и общим страхом тотчас восстановила мир в добром семействе.

— Где? Где следят? Кто следит? — всполошились Барановы и столкнулись головами в тесном заднем окошке.

— А может быть, и не следят, — с сомнением сказала я, — вон человек скачет верхом на лошади. Как узнаешь, следит он за нами или нет?

Так мы и ехали до самой квартиры Барановых на Каменном острове. Жили они в просторном съемном флигеле с детьми и слугами. Уложив Николая Ивановича в постель, я сразу же собралась идти «устраивать свою жизнь», но Елена Даниловна, запутанная капризами мужа, принялась меня умолять ненадолго у них остаться. Пришлось ей объяснить, что мне нужно срочно сменить военную форму и купить себе штатскую одежду, чтобы запутать преследователей.

— Так зачем вам покупать? — тотчас нашла она выход из положения. — У нашего старшенького много платья, которое ему уже мало, а вам будет в самый раз! Останьтесь, голубчик, хоть до вечера, Николай Иванович при вас почти не капризничает! Что вам потерять день ради спокойствия такого достойного человека!

Относительно «достойности» Баранова я усомнилась, но польстилась на возможность переодеться без ущерба своему тощему кошельку. Елена Даниловна тотчас приказала служанке принести старое платье старшего сына, и мы с ней начали подбирать мне платье.

Скоро я оказалась экипирована почти на все случаи жизни, во всяком случае, одежды мне должно было хватить до осенних холодов. Она была ношенная, не последней моды, зато теперь я вполне соответствовала образу сына небогатого священника. Единственно проблемой оставались длинные волосы. Носить военный парик, под которым я их прятала, при штатском платье было нельзя, а стричься мне очень не хотелось. Поэтому, решила пока остаться в мундире.

Только я успела переодеться в военную форму, как к Барановым приехал Воронцов. Оказалось, что он был ранним утром у Щербатовой, узнал у нее о наших ночных приключениях и прискакал удостовериться, что со мной все в порядке. Как почти все родовые дворяне, состоявшие друг с другом в родстве или свойстве, он кем-то приходился Барановыми и его визит к ним не был неприличен.

Мишу радушно приняли, и три раза кряду рассказали о великом подвиге Николая Ивановича, один на один сражавшегося с целой бандой разбойников. Воронцов вежливо слушал, восхищался героическим Барановым, но сам думал исключительно обо мне и нетерпеливо ждал, когда мы останемся хоть ненадолго, наедине. Я сначала решила, что у него насчет меня какие-то неприличные планы, но скоро поняла, что к нежностям его нетерпение не имеет прямого отношения… Пока же визит протекал вяло, Барановы все никак не могли наговориться, а Миша при своем хорошем воспитании не умел прервать их болтовню.

— Когда я вдруг увидел во мраке ночи страшную харю разбойника, — в четвертый раз принялся рассказывать Николай Иванович, — будто вспышка молнии осветила мое сознание! Кругом были одни женщины, и только я один мог ценой своей жизни послужить им защитой и утешением! Тогда я вспомнил, что на груди у меня таится пистолет, заряженный заговоренной пулей…