Покушение

— Даже более чем отвратительно, — подтвердила графиня. Словно ожидая чего-то, она глядела на Бендлерштрассе. Реакция лейтенанта ее, видимо, очень обеспокоила. — И это все, что вы можете сказать?

Константин посмотрел на нее — в его глазах читалось неподдельное возмущение.

— Как солдату мне просто противно это читать! Я не могу понять этих субъектов. Они предали фюрера и наших боевых товарищей, павших на поле брани, вот что я могу сказать. Не за это мы кладем на фронте свои головы!

В данном случае — и это графиня вынуждена была признать — речь шла об очень красивой голове. Но она удивилась той категоричности, той убежденности, с которыми были произнесены эти слова. Она с трудом могла представить себе, что оба Бракведе родные братья — столь различны были их убеждения. Однако разве это такая уж редкость в сегодняшней Германии?

— Попытайтесь представить себе, господин лейтенант, что не каждый разделяет ваши убеждения. В таком случае, вероятно, возможен был и иной приговор.

Графиня Ольденбург-Квентин выглянула в окно, увидела мостовую, покрытую толстым слоем пыли, многочисленные руины, блекло-голубое небо, на фоне которого они высились, и вдруг заметила мотоциклиста, мчавшегося на предельной скорости. Его, пронзительно завывая, преследовал темно-серый лимузин. Мотоциклист резко крутанул руль и смело свернул в узкий въезд. Автомобиль, взвизгнув тормозами, остановился.

Графиня Ольденбург схватила телефонную трубку и взволнованно попросила соединить ее с полковником Мерцем фон Квирнгеймом. Она услышала, как всегда, спокойный голос полковника и доложила:

— Только что прибыл ефрейтор Леман. Кажется, его преследует гестапо. Лемана нужно немедленно укрыть!

— Поручите его первому же встреченному вами офицеру, — приказал, не медля ни мгновения, полковник. — С капитаном фон Бракведе связаться сейчас нельзя: он у Штауффенберга. Я сам попробую все уладить.

Ефрейтор Леман, по прозвищу Гном, тяжело дыша, остановился перед дверью в караульное помещение. Он попытался радостно ухмыльнуться штурмбанфюреру Майеру, который его догнал:

— К чему такая гонка? В радиаторе вашей машины, наверное, вода закипела.

Лицо Майера, похожего на упитанного трактирщика, вспыхнуло, будто его осветили лучи утренней зари, а голос зазвучал громко и настойчиво, как у зазывалы:

— Мне нужно с вами потолковать!

— Это значит, вы хотите меня забрать. — Гном надменно вскинул голову: — Но вы ведь не собираетесь сделать это здесь? Или у вас хватит духу посягнуть на компетенцию вермахта? Надеюсь, до этого мы еще не докатились!

— Я прошу вас следовать за мной, — строгим тоном произнес Майер, энергично напирая на слово «следовать».

Фогльброннер, сопровождавший Майера, шепнул что-то штурмбанфюреру — видимо, просил быть поосмотрительнее. Однако тот грубо оборвал своего подчиненного и приказал ему вернуться к автомобилю.

И все же шаги Майера, который поначалу решительно двинулся к входу в здание, стали несколько короче, потом замедлились, а в конце концов он и вовсе остановился. Оказалось, сделал он это не зря: фельдфебель, охранявший вход, подошел к ним и стал рядом с Леманом, который продолжал презрительно ухмыляться.

И тут же почти бегом к ним приблизился обер-лейтенант Герберт — первый встретившийся графине офицер спешил выполнить приказ полковника Мерца фон Квирнгейма. На простецки круглом лице Герберта играла вымученная улыбка, однако он четко и корректно козырнул Майеру.

Штурмбанфюрер ответил великогерманским приветствием — вскинул вытянутую правую руку до уровня глаз. И сразу предъявил требование: ему нужно немедленно побеседовать с ефрейтором о том, получил ли последний от неизвестного лица записку на платформе вокзала Фридрихштрассе. Выяснить это — вопрос государственной важности.

Ефрейтор вызывающе захохотал:

— Гестапо нет никакого дела до документов, которые хранятся в этом здании. А что касается меня, то речь идет о делах сугубо личных: я получил в некотором роде любовное письмо, хотите верьте, хотите нет!

Обер-лейтенант Герберт довольно неуклюже попытался сыграть роль посредника. Он заметил, что в штабе командующего армией резерва, безусловно, нет ничего такого, что нужно было бы скрывать от гестапо. Кроме того, он очень уважает деятельность главного управления имперской безопасности и, разумеется, готов ей содействовать. Но при этом не стоит пренебрегать некоторыми принципами, в частности, необходимо помнить о полном глубокого смысла разграничении сфер деятельности государственных ведомств, и, поскольку ефрейтор признался, что получил послание личного характера, вероятно, целесообразно принять такое объяснение хотя бы для того, чтобы устранить возникшие подозрения.

— О чем это вы?! — возмутился ефрейтор, слушая словесную эквилибристику обер-лейтенанта Герберта. — Уж не хотите ли вы меня продать?

Простодушное лицо Герберта покраснело, и он тихим голосом выдавил из себя:

— Послушайте, что вы себе позволяете? Или вы не в своем уме?

— Вот видите, что это за фрукт! — подлил масла в огонь Майер. — Тертый калач!