Покушение

«…Восточный фронт должен получить помощь, и для этого следует пойти на риск на других театрах военных действий». Помощь после долгих обсуждений была найдена. Немецкие войска очистили Южную Италию и отошли на более короткую линию обороны на севере. За счет этого удалось выкроить несколько дивизий. Кроме того, все танковые дивизии на итальянском фронте заменялись пехотными. Все лучшие силы из Франции также были переброшены на восток. Таким образом, Восточный фронт вермахта получил дополнительные войска, которые должны были вернуть рейху Донбасс и прочие жизненно важные центры Левобережной Украины. Берлинское радио восьмого октября, скрывая правду от своих слушателей, хвастливо пыталось внушить им: «Германское командование, сократив линию фронта и организовав оборону при более благоприятных естественных условиях, заставило большевиков прекратить наступление… Восточный фронт сейчас более прочен, чем когда-либо. Немецкие войска заняли надлежащие позиции на западном берегу Днепра, как это было предусмотрено, понеся при этом небольшие потери». Но это была заведомая ложь. Остановить наступление Красной армии не могло уже ничто.

Девятого октября Красная армия завершила преодоление обороны немцев на реке Молочной. Четырнадцатого октября был освобожден город Запорожье. Двадцать пятого — Днепропетровск и Днепродзержинск. А на рассвете шестого ноября был полностью освобожден от оккупантов Киев. «Восточный вал» рухнул. Красная армия начала освобождение Правобережной Украины. И уже седьмого ноября в своем докладе высшему руководству генерал-полковник Йодль сообщал: «Если… охарактеризовать наше общее положение, то я должен со всей откровенностью назвать его тяжелым, и мне совсем не хотелось бы скрывать, что я учитываю возможность наступления новых тяжелых кризисов…» Так оно и случилось. И по мере дальнейшего продвижения Красной армии на запад атмосфера в «Вольфшанце» и в Берлине накалялась все сильней и сильней. И опять, как уже неоднократно бывало в таких случаях, когда не сбывались пророчества и заверения фюрера, когда Геббельс объявлял по радио об очередном выравнивании фронта, а на картах генеральных штабов наносился очередной неприступный рубеж обороны немецких войск, между небольшим городком в Восточной Пруссии и столицей Третьего рейха начиналось оживленное движение. Чины поменьше, чины побольше, самые большие и самые высокие загружались в самолеты, в поезда и спешили за указаниями и с указаниями. И опять одним из первых к Гитлеру примчался его «верный Генрих». Гиммлер не видел Гитлера почти два месяца. И был поражен тем, как он изменился за этот не столь уж большой срок. На совещании в Берлине, когда Гитлер выступал перед функционерами националсоциализма, он был одержим верой в то, что его солдаты остановят русских на берегу Днепра. Он был энергичен, бодр, будто и не было никакой катастрофы под Курском. Его самообладание не оставляло ни у кого сомнений в его недюжинных силах. И вдруг то, что Гиммлер увидел сейчас… Фюрер медленно, будто нехотя оторвавшись от карты, лежавшей перед ним на столе, устало поднял на Гиммлера тяжелый взгляд. И Гиммлер, отлично зная и понимая малейшие колебания в настроении своего фюрера, впервые не увидел в этом взгляде никакого выражения. Гитлер был опустошен.

— Мой фюрер, — стараясь никак не выдать своего впечатления, произведенного на него Гитлером, воскликнул Гиммлер, — я, как всегда, счастлив видеть вас.

Гитлер подошел к нему, пожал ему руку и отечески похлопал по плечу.

— Я тоже, мой Генрих. Вы прибыли очень кстати. Нужно о многом поговорить, — ответил он.

— Я привез вам наилучшие пожелания от ваших верных солдат — от ваших и моих подчиненных. Все они еще теснее сплотились вокруг вас, мой фюрер, — сказал Гиммлер, пытаясь как-то отвлечь фюрера от его дум и начать этот разговор половчее.

— Спасибо, Генрих. Ну что в Берлине? Мне кажется, я не был там целую вечность, — возвращаясь на свое место за столом и за картой, спросил Гитлер.