Покушение на зеркало

— Машина сбила на Советской Армии женщину… Мне сообщили… Куда ее могли доставить? Это было часа два назад… — заговорил я, ничуть не симулируя волнение. Но договорить не успел.

— Сегодня дежурит приемный покой Пироговки, — перебил меня без тени раздражения и сочувствия голос. И тотчас в трубке послышались гудки.

Пироговка? Слава Богу, совсем недалеко. Я подошел к обочине тротуара и поднял руку. Тотчас взвизгнули тормоза. «В Пироговку!» — бросил я потному толстячку, усаживаясь с ним рядом. Через четверть часа я уже входил в большое грязноватое помещение, вдоль стен которого стояли соединенные, как в кинотеатре, по четыре ряды старых стульев. Только у входа в темный колодец коридора сидели люди — полная женщина с девочкой дошкольницей на руках — у девочки была замотана цветной тряпкой нога ниже коленки, и постанывающий, зело нетрезвый парень с расквашенной физиономией, которую он прикрывал ладонями. Почти до локтя руки его были красно-коричневыми от подтеков запекшейся крови.

Они безразлично взглянули на меня, когда я направился к окошечку дежурной.

Глава 2. Марьяна

Автоматизмом своего поведения и поступков, которые только кажутся нам осмысленными, мы мало чем отличаемся от животных. Братья наши меньшие от рождения до последнего часа живут по программе, заложенной генетической памятью, воспринятой от родителей или стаи и закрепленной условными рефлексами. В применении к людям это зовется житейским опытом. Натолкнувшись однажды на обнаженную электропроводку, крыса отныне станет обходить провода.

Добравшись, став на ящик, до подвешенной мандаринки, обезьяна в следующий раз подвинет его снова. Отяжелевшая от молока корова идет с пастбища не куда-либо, а к своему стойлу, где ее подоят. Это не инстинкт, это программа выживания, оптимального приспособления. И состоит она из тысяч и тысяч усвоенных и взаимосвязанных микропрограмм.

Мы, люди, живем почти так же, разум — великое наше достижение и отличие — в повседневной обыденности включается редко. Нам не надо думать о том, что прежде чем войти в помещение, следует открыть дверь. Мы не размышляем, уступая путь мчащемуся на нас автомобилю, не пытаемся осознать правильность своих поступков, когда выполняем целый ряд движений, связанный, к примеру, с утренним туалетом. Интонации нашего обращения к начальству совсем иные, нежели тональность замечания озорнику… Миллионы миллисекундных «увязок», происходящих в нейронах мозга, автоматически руководят повседневностью человека, а вовсе не его сознание, не разум. Осознание сделанного, тем более — совершаемого приходит редко. И не всегда.

Сунувшись в окошко дежурной приемного покоя и объяснив ей, кого ищу в больнице, я действовал автоматически, выполняя очередной элемент заложенной в меня команды-программы Джиги: найти сбитую «ауди» женщину и узнать, жива ли она. Мой разговор с мороженщицей, названивание по «03» все это были тоже звенья цепочки, перебирая которые, я, подобно роботу, пробирался к заданному мне пункту назначения. И когда дежурная сестра, полистав амбарную книгу, сообщила мне, «соседу пострадавшей», номер палаты, куда поместили «находящуюся в бессознательном состоянии женщину без документов, сбитую автомашиной на ул.

Сов. Арм., около 13 часов», я без каких-либо раздумий двинулся к открытой двери, через которую внутрь здания только что внесли на носилках старикашку с иссиня-красной физиономией бомжа. Я уже сделал несколько шагов по полутемному, черт знает чем воняющему коридору, когда меня вдруг укололо осознание шпионской цели своего посещения больницы. По моей вине с человеком, пусть и незнакомым, произошло несчастье, и еще неизвестно, какими страданиями заплатит эта женщина за мою беспечность. Может, увечьем, а то, не дай Бог, и жизнью.

Почему же меня, писателя, считающего себя, безусловно, личностью нравственной, мучат тревоги не о чьей-то искалеченной по моей милости судьбе, а лишь о собственной шкуре, угроза которой еще лишь гипотетическая? Неужели благородные чувства — сострадания, угрызения совести, искупления — все это перелилось из меня через шарик авторучки на бумагу, в придуманных героев, оставив донышко души сухим? Какой там писатель, какой там интеллигент!.. Трусливый филер загадочного уголовника кавказской национальности пробирается в больничную палату, чтобы сунуть туда на секунду нос и тотчас удрать, торопясь сообщить о масти пропавшей болонки. А потом, облегченно переведя дух, отправиться расслабляться за пивком с приятелями и больше уже не вспоминать о той, неизвестной, на свою беду оказавшейся поблизости от инженера человеческих душ…