Покушение в Варшаве

Молодая дама не могла бы нахвалиться роскошью приема. Здесь все выглядело по-королевски. Только суп и десерт подавали в фарфоровой посуде. Остальные блюда на серебре. Перемены были мгновенны – едва хозяин дома положит нож и вилку, гости должны поторопиться отведать свое, пока Клеменс еще держал приборы на весу. В Неаполе, где семья Фикельмон жила раньше, все куда беспорядочнее, естественнее, и будущая посланница боялась, что выглядит провинциалкой.

– Друг мой, – обратился Меттерних к Шарлю-Луи, – мы в тесном кругу и можем говорить откровенно. Русский император, – он кивнул в сторону четы Татищевых, – просит направить в Петербург вместо Лебцельтернов, – снова кивок бывшему послу и его супруге, – вас. Такая просьба – не лучшая характеристика в наших глазах. Вы же понимаете, что выглядите слугой двух господ?

Фикельмон не выказал ни беспокойства, ни чувств оскорбленной невинности.

– Царь – человек чести…

Господа Татищевы закивали.

– …Что же странного, что он хотел бы видеть послом в своей стране бывшего военного, генерала, честного дипломата, способного к самостоятельным шагам? – Шарль-Луи парировал придирку так же легко и в той же манере, которая столь раздражала канцлера у молодого царя. Будет толк. Так кто? Муж или жена? На кого следует возложить основную миссию? Граф опытен, а графиня – взгляд не оторвать как мила, хотя не теряет чувства приличия. Что недурно.

Меттерних усмехнулся и скосил глаза на свою Моли. То, что нужно для крепкого дома: хороша, заботлива, недалека умом. Но без полета, совсем без полета. Сердце сжалось при воспоминании о княгине Ливен. Никогда до, никогда после… Но жизнь несправедлива…

– Сударыня, – канцлер с преувеличенным воодушевлением обратился к мадам Фикельмон, – нам будет отрадно отправить в Россию родственную этой стране душу. Ваш дед, фельдмаршал, великий человек…

Все, кроме поляков Вонсовичей, согласно закивали. Их холодность слегка задела Дарью. Но они – представители храброй и несчастной нации, которую следует понимать, прощать, поддерживать хотя бы морально. И, приложив усилие воли, будущая посольша не обиделась.

– Ведь вы уже ездили в Петербург с родными, – настаивал канцлер.

– О да. Император Александр был так добр, что подарил матушке пенсион за ее великого отца. Нас принимали на самом высшем уровне. Мы каждый день проводили с августейшей семьей. Великие княгини относились к нам, как к сестрам. Особенно добра была нынешняя императрица, Александра Федоровна…

Клеменс растянул губы в вежливой улыбке.

– Тогда и нынешний государь вам коротко знаком? Он был великим князем. Вы встречались?

Дарья утвердительно кивнула.

– Николай Павлович… всегда держался в тени царственного брата. Думаю, и на троне он будет продолжателем дел великого предшественника.

Моли фыркнула, не скрывая своего отношения.

– Мой брат Альфред ездил в Петербург с миссией. – Ей казалось, что это очень важно: не всякому доверят миссию. – И что же? Этот царь отклонил все доводы в пользу Священного союза!

Будущий муж поспешно прервал ее. Ему совсем невыгодно было, чтобы гости полагали, будто один из гарантов договора – Россия – готов покинуть альянс.

– Милая, не преувеличивай. Царь сказал лишь, что у него свои дела с султаном. Но греков он считает бунтовщиками.

– Вовсе нет, – Мелания не готова была уняться. – Нынешняя императрица еще в бытность великой княгиней говорила покойному государю, что греков нельзя приравнивать к другим бунтовщикам. Чьи слова она повторяла?

Разговор становился острым. Канцлер воззрился на посла Татищева с женой. Именно им следовало опротестовать заявление баронессы Зичи. Но добрейший Дмитрий Павлович молчал. Он так долго прожил в Вене, что уже начал забывать французский, на котором говорил дома. Известие, будто новый царь требует от высших чиновников знание русского, повергло его в отчаяние и чуть не привело к отставке. Юлии Александровне с трудом удалось убедить своего благоверного, что скоро все вернется на свои места. Она славилась широтой всех телесных окружностей, семейными добродетелями и редким подобострастием к сильным мира сего. Поэтому супруги Татищевы терпеливо смотрели на Моли, ожидая продолжения. Которое, кстати, можно красиво описать в депеше на родину.

– Покойный царь вовсе не прислушался к пожеланию поддержать греков, – слегка подтолкнул баронессу Дмитрий Павлович. – Хотя многие в Петербурге этого хотели.

– Зато нынешний прислушивается, – вспылила Моли. Она, как все заурядные люди, считала, будто мир вращается вокруг них, и Николай не имел оной цели, кроме как обидеть ее дорогого брата Альфреда. Не выдержав, Клеменс наступил под столом на ногу дражайшей половине: «Да уймись же ты!» Мелания с крайним удивлением посмотрела на него. Но прикусила язык.

После горячего подавали кофе с ликерами. Мужчины ушли в курительную, где можно было поговорить без дамского птичьего щелканья.

– Кстати, дорогой Людвиг, – обратился хозяин к графу Лебцельтерну. – Мятеж начала царствования все еще сказывается в Петербурге?

Бывший посол отложил бразильскую пахитосу.