Поль Гоген

Пока Гоген, сгорая от нетерпения, пытался преодолеть это неожиданное препятствие (сама мысль о предстоящем отъезде, казалось, придала ему сил), он в июле получил письмо от Мориса, который в начале мая на свой счет издал поэму "Ноа Ноа". Гоген только плечами пожал. Издание это казалось ему "совершенно не ко времени". Морису, который обещал ему выслать сто экземпляров книги, он довольно грубо ответил, что на Таити эти экземпляры "годны только на растопку". Зато другое предложение писателя привело его в восторг. Морис задумал открыть общественную подписку, чтобы преподнести в дар Люксембургскому музею картину "Откуда мы?", как за одиннадцать лет до этого была преподнесена "Олимпия" Мане. Можно себе представить, какое впечатление произведет такой почин на любителей живописи и на широкую публику! Морис утверждал, что по подписке удастся собрать десять тысяч франков, которые должны быть переданы художнику. Гоген возражал против такой суммы - "чрезмерной для живого художника". Пяти тысяч было бы за глаза довольно. Гоген страстно увлекся этой идеей (Воллар, "зная деликатность" Мориса, отнесся к ней куда прохладнее - он видел в ней обыкновенную "плутню") и, чтобы "облегчить сбор подписей", счел своим долгом объяснить писателю в подробном комментарии смысл своей картины и составить список лиц, к которым следовало обратиться, - в первую очередь к Гюставу Фейе, которого он называл "архимиллионером".

Гогену не понадобилось ждать доверенности от Метте - оказалось, что он может обойтись без нее.

"Какая бредовая гнусность все эти ваши законы! - негодовал он. - В первый раз меня ткнули в них носом, и я тотчас убедился, что все в них наперекор здравому смыслу, а главное, устроено так, чтобы поощрять надувательство за счет честных людей. По счастью, я упрям, я стал разузнавать, расспрашивать и т. д. и таким образом выяснил, что право жены на общее имущество более чем спорно, и кроме того, что его можно аннулировать чудовищным способом, то есть, сделав объявление через регистрационную контору. И тогда, если по истечении месячного срока никто не явится, чтобы наложить запрет на имущество, ваша собственность освобождается от этого ипотечного права. Если считать, что жена и в самом деле обладает этим правом, то она его лишается просто потому, что не приняла необходимых мер. А как она может их принять в течение этого месяца, если она ни о чем не подозревает и не в состоянии себя защитить? Вот каким образом я смог продать свое владение за четыре с половиной тысячи франков, а следовательно, уладить здесь все свои дела да еще отложить деньги, чтобы как следует устроиться на Маркизах" *.

Гоген ждал прибытия августовской почты, чтобы погрузиться на одну из шхун Коммерческого общества Океании, имевшего свою контору на Доминике. 7 августа он рассчитался с долгом Земледельческой кассы и отправил Воллару пять остававшихся у него картин. Все его вещи были сложены, чемоданы упакованы. В последнем письме к Монфреду он дал ему целый ряд наставлений, не преминув пригрозить по адресу Воллара ("господина, который нарочно заставил меня долго прозябать в нищете, чтобы потом скупить мои картины по дешевке") и обругать критиков ("сборище глупцов, которые пытаются анализировать наши наслаждения, или, еще чего доброго, - воображают, что мы обязаны их услаждать" **).

* Хотя и с опозданием - 7 сентября - Метте оформила доверенность и выслала ее Монфреду, "не написав ни слова" в сопровождение.

** Гоген никогда не был особенно благосклонен к критикам. "Критик! Господин, который лезет в то, что его не касается!" - писал он в 1899 году в письме к Фонтена.

По этим угрозам и брани чувствуется, что Гоген вновь обрел вкус к жизни. На расстоянии двухсот пятидесяти морских миль от Таити, на краю Океании, перед бесконечными просторами Тихого океана, в восторге последнего обновления Гоген собирался завершить последний этап своего путешествия к "Варварскому Раю".

На Таити он оставил Пахуру. Маорийка отказалась ехать с ним. Она заявила, что не намерена жить с "дикарями"...

*

В отличие от Таити вблизи Маркизских островов нет кораллового рифа, который защищал бы берег. На острове Хива-Оа в Бухте Предателей океан выбрасывает черные валуны на берег, вдоль которого тянется широкая кромка кокосовой рощи. Образованные застывшей лавой гигантские горы венчают этот печальный и величественный пейзаж. Слева самая высокая точка острова, вершина горы Хеани, достигает тысячи двухсот шестидесяти метров в высоту.

Название Хива-Оа на туземном языке означает "Длинный гребень". Остров был образован вулканом с тройным кратером, склоны которого за долгие века постепенно источила эрозия. Мрачные уступы, отвесные кручи нависли над узкими ущельями, поросшими буйной растительностью. При выходе из одного такого ущелья, в трехстах метрах от берега, и стояли немногочисленные дома деревни Атуона, куда Гоген приехал в сентябре.