Пол и характер

Реальная психология возлюбленной женщины при этом всегда исключается: в тот момент, когда мужчина любит женщину, он не может проникнуть взором в ее духовную сущность. В любви обыкновенно не становятся к женщине в отношения взаимопонимания, которые являются единственно нравственными отношениями между людьми. Нельзя любить человека, которого вполне знаешь, так как тогда вместе с тем узнаешь и о всех несовершенствах, которые ему присущи, как человеку, любовь же простирается только на совершенство. Любовь к женщине возможна только тогда, когда ее мало смущают действительные качества, истинные желания и интересы, которые исключительно занимают данную женщину и которые окончательно противятся сосредоточению высших ценностей в ее личности. Любовь предполагает безграничный произвол в подмене психической реальности любимого существа совершенно иной реальностью. Попытка найти в женщине свою собственную сущность вместо того, чтобы видеть в женщине только женщину, необходимо предполагает пренебрежение ее эмпирической личностью. Эта попытка, таким образом, исполнена жестокости по отношению к женщине. В этом именно заключается корень эгоизма всякой любви, всякой ревности, эгоизма, который видит в женщине только несамостоятельный, зависимый предмет обладания, но который не обращает внимания на ее внутреннюю духовную жизнь.

На этом кончается параллель между жестокостью эротики и жестокостью сексуальности. Любовь есть убийство. Половое влечение отрицает тело и душу женщины, эротика – опять-таки отрицает душу. Совершенно низменная сексуальность видит в женщине или аппарат для онанирования, или родильную машину. По отношению к женщине нельзя совершить более гнусного поступка, как обвинить ее в бесплодии. Если же какой-нибудь кодекс признает бесплодие женщины легальным поводом к разводу, то уж, вероятно, более мерзкого пункта в нем найти нельзя. Высшая эротика беспощадно требует от женщины, чтобы она удовлетворяла потребности мужчины в обожании, чтобы она дала себя любить самым беспрепятственным образом, ибо мужчина хочет видеть в ней идеал свой осуществленным, он хочет вместе с ней создать духовное дитя. Таким образом любовь антилогична, так как она пренебрегает объективной истиной о женщине и совершенно отрешается от ее действительной созданности. Любовь, кроме того, жаждет иллюзии мысли и настойчиво добивается обмана разума. Больше того. Она антиэтична по отношению к женщине, так как она насильно хочет навязать ей притворство и обман, полнейшее совпадение ее желаний с желаниями другого, чуждого ей человека.

Эротика пользуется женщиной в качестве средства умерить и сократить борьбу сил, она требует от женщины только спустить ту ветвь, по которой мужчине легче будет взойти на высоту полного искупления.

Я далек от мысли отрицать героическое величие, которое содержит в себе высшая эротика, культ Мадонны. Как я могу закрывать глаза на величайшее явление, которое озарено именем Данте! В жизни этого величайшего почитателя Мадонны лежит такая безграничная, безмерная уступка ценности женщине, что один только дионисовский размах, с которым он отказался от своей ценности в пользу женщины, вопреки ее истинной сущности, производит впечатление чего-то грандиозного. Сколько самоотречения лежит в этом стремлении воплотить цель всех своих томлений в одном существе, ограниченном земной жизнью, и к тому же в девушке, которую художник еще девятилетним мальчиком видел всего один раз и которая, пожалуй, впоследствии превратилась в Ксантиппу или просто в жирную гусыню! В этом лежит такой явный акт проекции ценностей, выходящих за пределы временно-ограниченного индивидуума, на женщину, которая сама по себе лишена всякой ценности, что нелегко также говорить против него. Но значение всякой, даже самой утонченной эротики сводится к безнравственности троякого рода: во-первых, непримиримый эгоизм по отношению к эмпирической личности женщины, которая представляет из себя средство личного подъема, а потому лишена самостоятельной жизни; во-вторых, нарушение обязанностей по отношению к самому себе, бегство от себя, бегство ценности в чуждую ей страну, жажда искупления, а потому трусость, слабость, отсутствие достоинства, какое-то отсутствие героизма; наконец, в-третьих, боязнь истины, которая не мирится с любовью, хлестко бьет ее по лицу, которой боится любовь, так как она стоит на самом пути к искуплению.