Безнравственность последнего рода окончательно не дает возможности выяснить истинную сущность женщины. Она обходит женщину, так что мы никогда не в состоянии будем придти к тому заключению, что женщина сама по себе лишена всякой ценности. Мадонна – создание мужчины. Нет ничего, что ей соответствовало бы в действительности. Культ Мадонны нельзя признать нравственным, так как он закрывает глаза на действительность, так как любящий обманывает им самого себя. Культ Мадонны, о котором я говорю, этот культ великого художника является во всех отношениях пересозданием женщины, которое возможно только тогда, когда мы окончательно отрешимся от эмпирической реальности женщин. Интроекция совершается соответственно красоте тела и потому она не может осуществить свою цель на женщине, которая резко противоречит символу красоты.
Цель такого пересоздания женщины или потребность, в которой берет свое начало любовь, мы уже в достаточной степени выяснили. Эта потребность является основной причиной того, что люди тщательно закрывают уши, когда им говорят что-нибудь не в пользу женщины. Люди охотно клянутся в женской «стыдливости», восхищаются ее «состраданием», они склонны признать отменно нравственное явление в том, что девица потупляет взоры. Но они никогда вместе с этой ложью не откажутся от возможности обращаться с женщиной, как средством для целей их собственных высших подъемов, они никогда не закроют этого пути к своему искуплению.
В этом уже заключается ответ на поставленный нами в начале этой главы вопрос, каковы те мотивы, в силу которых люди так сильно уверовали в женскую добродетель. Мужчина не хочет отказаться от того, чтобы превратить женщину в сосуд для его собственном совершенства, чтобы видеть в ней эту идею вполне реализованной, ибо ему тогда легче будет с помощью женщины, вознесенной до степени носительницы высших ценностей, реализовать свое духовное дитя, свое лучшее «я». Недаром состояние влюбленного носит в себе все черты сходства с состоянием творца. Им обоим свойственно исключительное благоволение ко всему, что живет, им чуждо понимание всех мелких конкретных ценностей, а потому они кажутся столь странными и смешными какому-нибудь филистеру, вся реальность которого исчерпывается именно этими мелочами материальной жизни.
Великий эротик – гений, и всякий гений в основе своей эротичен даже в том случае, когда его любовь к ценности, т. е. к вечности, к мировому целому не сосредоточилась в телесной оболочке какой-нибудь женщины. Отношение нашего «я» к миру, отношение субъекта к объекту уже является в некоторой степени повторением, в более высокой и широкой сфере, отношения мужчины к женщине, или, вернее, последний есть частный случай первого. Подобно тому, как комплекс ощущений превращается в объект, но при содействии субъекта и из последнего точно так же женщина опыта, как реальное существо, уничтожается женщиной эротики. Жажда познания есть мечтательная любовь к вещам, в которых человек всегда и вечно находит только самого себя. Совершенно то же и с любовью. Человек любящий впервые создает предмет своей любви, в тесном смысле слова, и открывает в нем всегда свою собственную глубочайшую сущность. Так превращается любовь в параболу для любящего: она стоит в фокусе параболы, сопряженном с бесконечностью.