Пол и секуляризм

Сохранение гендерной асимметрии перед лицом политической трансформации (революция, поправки к конституции, законы о праве голоса для женщин) — поразительная особенность современных национальных государств, и не только на Западе. По мере того как новые нации принимали модерн после падения Османской империи, возникали закономерности, похожие на те, что я описывала, даже в тех местах, где представления западного протестантизма о религии как вопросе частного индивидуального сознания не существовали. В Турции кемалистская революция в 1920‑е годы настаивала на том, что женщины должны быть видимы в публичном пространстве. Их заставляли сбрасывать паранджу, брали на работу в школы и на государственную службу в ранние годы республики, а в 1934 году им было дано право голоса. Ориентируясь на laïcite Французской республики, Турция импортировала гражданский и уголовный кодексы из Италии и Швейцарии, которые, хотя и предоставляли женщинам право наследования и другие новые права, в то же время отражали асимметрическое отношение к женщинам и к мужчинам, когда дело касалось развода и супружеской измены; изнасилование считалось в них нарушением имущественных прав мужчины. Эти своды законов, предусматривавшие более суровое наказание за супружескую измену для женщин, чем для мужчин, были отменены только в 2001 году — да и то критиками секулярной партии. В первые годы режим Кемаля поддерживал идеал товарищеского брака, в котором мужской и женский пол играли взаимодополняющие роли; пока мужчины были заняты в рыночной экономике и в политике, главной обязанностью женщины было материнство. Нюлефер Геле пишет:

Женщины, как современные хозяйки дома, потребительницы новых гигиенических продуктов и матери, воплощали педагогическую цивилизационную миссию в вопросах современного образа жизни[315].

Антрополог Дженни Уайт отмечает, что «гендерное разделение труда в Турции было сопоставимо с таким же разделением в Европе»[316]. А социолог Дениз Кандиоти указывает, что «двойной стандарт сексуальности и в первую очередь определение роли женщины как домашней» оставило турецких женщин «эмансипированными, но не освобожденными»[317]. Им было предоставлено право голоса, но это не привело к социальному или экономическому равенству.

В Ираке, как показывает исследование Сары Персли, внимание к домашней роли женщины как залога будущего нации привело к тому, что теперь новый акцент ставился на образовании девочек, который еще больше усилил разделение полов. Разработанные меры хранили отпечаток западных доктрин. В 1930‑е году, отмечает Персли, группа иракских учителей, получивших образование в США и «испытавших влияние прагматистской школы педагогики, ассоциирующейся с философом Джоном Дьюи», решила, что

программа иракских государственных школ уделяла недостаточно внимания подготовке к будущим ролям мужчин и женщин. Она рекомендовала, чтобы девочки в начальной и средней школе, а во многих случаях и в колледже, обязательно обучались домоводству[318].

Как следствие, в 1932–1958 годах иракский опыт обучения в государственных школах определялся гендерным различием. Вот что пишет Персли:

Как ни парадоксально, дифференциация школьной программы в зависимости от пола параллельно сопровождалась в Ираке расширением совместного обучения в начальной и старшей школе в тот же самый период. Девочка, которая шла в школу в 1926 году, наверняка оказалась бы в классе, заполненном другими девочками, но точно так же она наверняка изучала бы тот же самый материал и по той же самой программе, что и мальчик в соответствующем классе. Девочка, которая попадала в систему в 1956 году, могла оказаться или не оказаться в школе с совместным обучением, но и в том, и в другом случае почти 20 % времени обучения она бы занималась по обязательной программе, предназначавшейся только девочкам[319].