Пол Келвер

Но несмотря ни на что, Делеглиз в людях не разочаровывался. Обратиться к нему за помощью мог любой, достаточно было шапочного знакомства. Он брал просителя под руку и вел наверх. Все банкноты и чеки, попадавшие ему в руки, Делеглиз тут же обменивал на золотые монеты, поднимался на чердак, заставленный всяким хламом, и раскидывал их по полу; дверь запиралась, и о существовании золотого запаса до поры до времени забывали и, думать. Но наступал момент — и печати снимались; компания друзей, встав на четвереньки, начинала прочесывать помещение: ползали по углам, шарили под сундуками, выметали веником сор из-под ломаной мебели, шуровали ножом между половицами и кочергой в крысиных норах. Больше всего на свете любил он, по его собственному выражению, «мыть золотишко» у себя на чердаке: можно было испытать весь азарт золотой лихорадки, причем не было никакой необходимости тащиться за тридевять земель и терпеть присущие старательному делу бытовые неудобства. Он никогда не знал, сколько там сокрыто драгоценного металла. Бывали времена, когда за пять минут можно было насобирать полный карман. В таких случаях он приглашал дюжину друзей в шикарный ресторан, давал по полсоверена на чай извозчикам и официантам, по пути домой пригоршнями разбрасывал полукроны, давал в долг каждому, кто обращался к нему с такой просьбой, причем возвращать долг было необязательно. А затем наступали времена, когда добыча старателей, в течение получаса просеивавших пыль и сор, ограничивалась одной-единственной монеткой. Но он не унывал: обедал в Сохо за восемнадцать пенсов, курил самый дешевый табак, влезал в долги.

Другим завсегдатаем вечеров Делеглиза был тот самый рыжеволосый человек, которому он меня представил в день нашего знакомства с дамой со шлейфом. Имя его гремело по всей Европе и Америке, и знакомство с ним тешило мое тщеславие; когда же он посвятил меня в некоторые подробности своей личной жизни, я вообще почувствовал себя на седьмом небе. Из всех гостей на роль конфидента он выбрал почему-то меня; мы забивались в угол, и он часами рассказывал мне о женщинах, которых когда-то любил, — прелюбопытнейшая это была публика: Джулии, Марии, Жанны, Жанетты и даже Джульетты. Я слушал его, затаив дыхание, — по крайней мере на первых порах, Всех он любил страстно, безумно — такое любвеобилие наводило на изумление. Взор его устремлялся вдаль, в голосе — мягком оперном баритоне — звучали нотки боли, когда он, горько махнув рукой, вспоминал, как безудержно рыдал, убиваясь из-за безответной любви к Изабелле, как кусал руки, сгорая от безнадежной страсти к Леоноре. Судя по его рассказам, — если убрать поэтическую шелуху, обнажив фактологическое зерно, — с этими женщинами у него ничего не получалось. Остальные же в большинстве своем были просто мимолетным видением, возникающим в туманной дали, — либо в предрассветной дымке, либо, наоборот, в вечерних сумерках — словом, когда естественное освещение никуда не годится и ничего толком разглядеть не удается. Потом он часами бродил по окрестностям в надежде еще раз повстречать прелестную незнакомку, что, само собой разумеется, ни к чему не приводило. Я уж было собирался посоветовать ему впредь в подобных ситуациях порасспросить соседей или обратиться за справками в полицию, но понял, что такое прозаическое решение проблемы придется не по нраву его возвышенной душе, и промолчал. И вообще, высказывать свои соображения относительно пережитых им страданий я не отваживался и все больше помалкивал.

— Милый мой юноша! — заключал он очередную историю. — Не приведи вам Господь любить так, как я любил Мириам (или Генриетту, или Ирэн — в зависимости от конкретного случая).

Мое сочувственное отношение к рыжеволосому было замечено, и я даже удостоился благодарности старого Делеглиза.

— Великодушный юноша! — сказал старый Делеглиз, потрепав меня по плечу. Мы стояли в передней, только что спровадив рыжеволосого, который, по своему обыкновению, ушел последним. — Никто не желает его слушать! Так он вот что придумал: все разойдутся, а он останется и начинает изливать мне душу. Бывало, что и задремлешь; очнешься через час, а он все бубнит, бубнит… Сегодня он быстро закончил… Вы очень хороший человек. Спасибо вам!