Пол Келвер

Она усадила отца рядом с собой. Я подошел к ним поближе, и он протянул мне руку: ему хотелось, чтобы и я был с ним, но матушка, крепко обняв, прижала отца к себе, и я догадался, что в ту минуту она хотела, чтобы никого у него, кроме нее, не было.

Глава VIII

Человек в сером готовится в дальнюю дорогу.

Полтора года, прошедшие с того дня, — а конец наступил быстрее, чем мы ожидали, были, по-моему, самыми счастливыми в жизни моих родителей; впрочем, «счастливые» — слово не вполне удачное, правильнее было бы сказать «прекрасные»; прожили они их почти в полном согласии. Господь послал к ним Смерть, но в своем беспредельном милосердии велел ей не ломиться в дом, а тихонько постучать в дверь и сказать: «Вот я и пришла. Но не торопитесь, у вас еще есть время побыть вдвоем. Зайду к вам чуть попозже». На закате жизни они отринули все фальшивое и напускное. Остались любовь, сострадание, взаимопонимание — их-то они и считали главным. Мы опять впали в бедность, но на этот раз даже и не пытались пускать соседям пыль в глаза — что они о нас думают, моих родителей не волновало. Заботы, хлопоты, расстройства по пустякам, низменные желания, страх — вся та суета, что так отравляет жизнь, отныне была им чужда. Мысли стали глубже, щедрость безудержнее, сочувствие — искреннее. Любовь их неустанно прибывала, они не знали, куда ее девать, она переполняла их, хлестала через край и заливала все вокруг. Когда я вспоминаю то время, мне иногда кажется, что мы совершенно напрасно пытаемся изгнать из наших мыслей Смерть — посредника между Богом и людьми. Это все равно как захлопнуть дверь перед самым носом верного друга, который, пусти мы его в дом, оказал бы нам неоценимую помощь. Ведь кто знает жизнь лучше, чем Смерть? Она бы прошептала нам на ушко: «Вот я и пришла. Недолго вам осталось быть вместе. Стоит ли так много думать о себе? Стоит ли быть недобрым?».

От них исходили мир и согласие, заражал всех окружающих. Даже тетя Фэн решила еще раз попробовать быть со всеми любезной, о чем она в один прекрасный день — вскоре после нашего возвращения из Девоншира — и объявила нам с матушкой.

— Я — старая грымза, — вдруг ни с того ни с сего брякнула тетка.

— Что ты такое говоришь, Фэн? — изумилась матушка.

— А вот то и говорю, что слышала, — огрызнулась тетка.

— Вот ты всегда так, — стала вразумлять ее матушка. — Конечно, далеко не всякий назовет тебя любезной…

— Хорош был бы тот болван, который решился бы назвать меня светской дамой, — оборвала ее тетка.

— Конечно, это просто твоя манера разговаривать, на самом деле ты совсем не то имеешь в виду, — продолжала матушка.

— Чушь! — фыркнула тетка. — Она думает, что я невоспитанная дурочка. Просто мне нравится говорить гадости. Приятно смотреть, как все морщатся.

Матушка рассмеялась.

— Впрочем, я могу быть любезной, — продолжала тетка. — Если захочу. Разлюбезней меня в мире не найдешь.

— Тогда почему бы не попробовать? — предложила матушка.

— Я уже однажды пробовала, — сказала тетка. — Только блин вышел комом, таким комом, что комковатее не бывает.

— Возможно, этого никто и не заметил, — улыбнулась матушка. — Но ведь любезным нужно быть вовсе не для того, чтобы привлечь к себе внимание.

— Если бы дело было только в этом, — возразила тетка. — Моя (Обходительность никому не понравилась. Она мне не к лицу. Грымзы только тогда хороши, когда они говорят гадости.

— Вот тут позволь мне с тобой не согласиться, — возразила матушка.

— Я могла бы опять стать обходительной, — сказала тетка сама себе, как бы оправдываясь. — Нет ничего проще. Видели мы этих обходительных дур!

— Я уверена, у тебя получится, — заверила ее матушка. — Надо только постараться.

— Если они этого не хотят, то пусть подавятся, — вслух размышляла тетка. — Надо бы их проучить. Пусть подавятся.

Тетка, как ни странно, оказалась права, а вот матушка глубоко заблуждалась. Первым перемену подметил отец.

— Что стряслось с Фэн? Уж не заболела ли бедняжка? — спросил он. Дело было на второй или третий день после того, как тетка начала претворять свою угрозу в жизнь. — С ней все в порядке?

— Вроде бы все как всегда, — ответила матушка. — Мне она ничего не говорила.

— Она ведет себя как-то странно, — объяснил отец. — Как-то загадочно.

Матушка улыбнулась.

— Ничего ей не говори. Это она старается быть любезной.

Отец расхохотался, но, подумав, сказал:

— Что-то не нравится мне эта затея. Мы уж к ней привыкли, она была такая забавная.