Пол Келвер

Было это так. Друзья, наконец, отыскав его, вновь напомнили ему о супружеском долге. Синьора — воистину замечательная женщина, когда дело касалось благих намерений, — выступила в поддержку их усилий, и в итоге все мы — обитатели дома — собрались как-то осенним вечером на втором этаже, чтобы поддержать их в момент окончательного, как мы считали тогда, расставания. На одиннадцать часов были заказаны две четырехколесные повозки, одна — чтобы перевезти О'Келли с вещами в Хэмпстед, к благопристойному существованию; вторая — для Синьоры, которая, скорбя, должна была отправиться на Тауэрскую пристань и вступить в цирковую труппу, отъезжавшую на континент.

Я постучал в дверь где-то за четверть часа до назначенного времени сбора. Идея, несомненно, зародилась в голове Синьоры.

— Вилли хочет вам кое-что сказать, — сообщила она мне утром на лестнице. — Он вас от души полюбил, и это очень важно.

Они сидели по обе стороны камина с самым серьезным видом; на столе стояла бутылка отрезвляющего шампанского. Синьора поднялась и торжественно поцеловала меня в лоб; О'Келли возложил руки мне на плечи и усадил на стул.

— Г-н Келвер, — сказала Синьора, — вы очень молоды.

Я намекнул, что считаю их общество вполне для себя подходящим, благо это был один из тех редких случаев, когда можно было проявить галантность, не греша против истины. Синьора грустно улыбнулась, покачав головой.

— Возраст, — сказал О’Келли, — это вопрос ощущений. Дай вам Бог, Келвер, никогда не чувствовать себя таким старым, как я сейчас.

— Как мы, — поправила Синьора.

— Келвер, — сказал О’Келли, наливая шампанское в третий бокал, — мы хотим, чтобы вы дали нам обещание.

— Нам станет легче, — добавила Синьора.

— Обещайте, — продолжал О'Келли, — что наш горестный пример будет для вас уроком. В нашем мире, Пол, существует только один путь к счастью. И это путь строжайшей… — он помедлил.

— Благопристойности, — подсказала Синьора.

— Строжайшей благопристойности, — согласился О'Келли, — стоит сойти с него, — внушительно продолжал он, — и что вас ждет?

— Неизъяснимое горе, — изрекла Синьора.

— Думаете, мы были счастливы вместе? — осведомился О'Келли.

Я ответил, что именно к такому заключению подвигли меня наблюдения.

— Мы пытались казаться счастливыми, — пояснила Синьора, — но это была только видимость. На самом деле мы ненавидели друг друга. Скажи ему, Вилли, дорогой, как мы ненавидели друг друга.

— Я просто не в силах, — произнес О'Келли, допив и опустив бокал, — дать вам понять, Келвер, как мы ненавидели друг друга.

— Как мы ссорились, — сказала Синьора, — расскажи ему, дорогой, как мы ссорились.

— Дни и ночи напролет, — подтвердил О'Келли.

— Дрались, — добавила Синьора, — видите ли, г-н Келвер, так всегда бывает с людьми… в нашем положении. Будь все по-другому, будь все… как следует, ну тогда, конечно, мы бы любили друг друга. А так — жили как кошка с собакой. Мы ведь жили как кошка с собакой, да, Вилли?

— Просто ад кромешный, — пробормотал О'Келли, мрачно уставившись на узор камина.

Несмотря на всю их ужасающую серьезность, я не смог подавить смешок — так очевидны были их благородные помыслы. Синьора расплакалась.

— Он нам не верит, — всхлипывала она.

— Дорогая моя, — отвечал О'Келли, мгновенно и с радостью выйдя из роли, — а чего еще можно было ожидать? Разве можно поверить, что найдется человек, способный тебя возненавидеть?

— Это я виновата, — рыдала женщина, — я такая плохая. Я и не горюю-то никогда, даже если делаю что-нибудь не так. Порядочная женщина на моем месте уже давно бы страдала и горевала, и всех вокруг заставила бы страдать и горевать, и смогла бы подать хороший пример, и послужить уроком. А у меня и совести никакой нет, а я так стараюсь. — Бедняжка сокрушалась от всего сердца.

Когда я не стесняюсь, то могу действовать разумно, а стесняться О'Келли и Синьоры стоило не больше, чем пары воробышков. Кроме того, они мне и в самом деле нравились и всегда хорошо ко мне относились.

— Дорогая мисс Бельтони, — сказал я, — я обязательно воспользуюсь вашим уроком.

Она сжала мою руку.

— О, пожалуйста, прошу вас, — прошептала она. — Мы, и правда, были так несчастны — иногда.

— Я не успокоюсь, — уверил ее я, — пока не найду женщину, такую же милую и добрую, как вы; и если мне повезет, я сделаю все, чтобы ее не потерять.

Это прозвучало хорошо и всем понравилось? О'Келли дружески потряс мне руку и на этот раз высказал то, что он в самом деле думал.

— Мальчик мой, — сказал он, — все женщины для кого-нибудь хороши. Но женщина, которая хороша для вас, — она лучше для вас, чем еще лучшая женщина, которая будет лучше для кого-нибудь другого. Вы понимаете?

Я сказал, что понимаю.

Ровно в восемь часов появилась миссис Пидлс в костюме Флоры Макдональд — зеленом бархатном жакете и длинных, до колена, клетчатых чулках. Как подобающую случаю тему мы обсудили отсутствовавшего мистера Пидлса и проблему покинутых жен в делом.

— Интересный мужчина, — заметила миссис Пидлс, — но слабый — очень слабый.

Синьора подтвердила, что, к несчастью, такие мужчины встречаются; жаль, но ничего не поделаешь.