Вначале самым большим беспокойством для Пола было слышать собственные слова, поющиеся «ненормальными» голосами — такими, над которыми он всегда посмеивался (особенно в компании Джона). Но через несколько дней он обнаружил, что эта ненормальность способна тронуть его, как ни одна из самых пронзительных поп-песен, им написанных. Например, во время номера, в котором Шанти, Мэри и их дитя смотрят вперед в будущее, то есть в пятидесятые и шестидесятые, ему, по его собственному признанию, «пришлось немного прикусить губу. Мне не хотелось вдруг взять и при всех разрыдаться».
Конечно, ни одна часть либретто не могла сравниться с великолепием
Одним из журналистов, допущенных к наблюдению за репетициями, был Рассел Миллер из журнала
Со стороны его можно принять за одного из тысяч ливерпульских безработных, который пробрался внутрь с улицы, чтобы немного обогреться. На нем коричневое твидовое пальто, явно видавшее лучшие времена… У него длинные седеющие волосы, а все свои пожитки он носит в дешевом зеленом нейлоновом рюкзаке.
Миллеру он предстал в своем обычном неприхотливом и беззаботном образе, высмеивая собственную серьезность с еще более люмпенским ливерпульским акцентом, чем у Босуэллов: «Оратория-норатория… Не тот ли это тип, что пристрелил Моби Дика?» Однако его беспокойство хорошо чувствовалось: Миллер заметил, как он все время ерзал на своем месте, закидывал одну ногу на другую и наоборот, ерошил волосы, отрывал заусеницы на пальцах и кусал ногти.
Его участие в кампании по спасению больнице в Рае было еще достаточно актуальной новостью, чтобы упомянуть об этом в интервью. «Для меня-то это не проблема, я, черт возьми, могу сам себе построить больницу, если захочу, но есть люди, которым она действительно нужна… потому что на самом деле я ничем не отличаюсь, я один из них. Не понимаю, почему я должен теперь быть в среднем классе или высшем классе, просто потому что у меня есть деньги. Мне говорят: „Ты уже никакой не рабочий класс“. А я говорю: „Вообще-то, еще какой рабочий. Потому что я пашу изо всех сил. Как каторжный“».
Он в который раз воспользовался возможностью, чтобы исправить «огромное заблуждение», касающееся восприятия его как милого, умеренного битла по сравнению с Джоном, авангардным художником и ниспровергателем святынь. С неожиданной резкостью он припомнил, что, пока организовывал с другими галерею «Индика» и финансировал газету
Линда, как всегда, была рядом, готовая броситься на защиту. «Многие художественные и творческие вещи, которые приписали Джону, были сделаны Полом, но сейчас этого не докажешь… Я постоянно говорю, что неважно, что думают люди, потому что он-то сам знает, кто он такой и что сделал. Но он по-прежнему возмущается».
На последнем прогоне присутствовали все четверо детей Маккартни, причем двадцатиоднолетняя Мэри выступала в новом качестве — ассистента матери в штате
Несколько мест для почетных гостей зарезервировали для ливерпульских родственников Пола. Его любимая тетя Джин умерла в 1987 году, поэтому теперь матриархом клана была тетя Джоан, жена «шепчущего» дяди Джо, которая помогала ухаживать за Полом и Майклом в первое время после смерти их матери — когда казалось, что джентльмен Джим может никогда не оправиться от шока.