Поль Робсон

— Если вы обратитесь к ним, то в ответ услышите примерно следующее: «Красный — это борьба, а черный — потому что человеческая мысль темна…» Каково? Справедливости ради замечу, что в большинстве своем анархисты дерутся храбро, хотя и создают вокруг себя излишнюю суету и неразбериху.

Кастьо посмотрел на свои массивные наручные часы.

— До вашего концерта остается не так уж много времени, Пабло. Не возражаете, если я буду вас так называть? Договорились. Предлагаю зайти к Кину: кажется, там, несмотря на нехватку продуктов, можно что-то поесть. Лучше поужинать сейчас. Вряд ли вы вернетесь в «Мажестик» раньше полуночи, а к тому часу из всех деликатесов, которыми славится его кухня, вас смогут угостить разве что кашей из бобов.

В ресторане Кина выбор был невелик. Крохотный кусок селедки, горстка жареного риса с мясом, два тонких ломтика хлеба, блюдо с персиками и бутылка мускателя — вот, пожалуй, и все, что смог предложить Робсону и Кастьо официант в тщательно отглаженном смокинге. За едой Поль не заметил, как потемнел огромный стеклянный купол над головой. При тусклом свете горящих вполнакала лампочек Робсон с трудом различал сидевшего напротив Кастьо.

— Поторопимся, Пабло. Скоро прилетят «хейнкели». Как и все разбойники, фашистские летчики предпочитают действовать под покровом темноты. Днем в городе спокойнее. Барселону надежно прикрывают русские истребители, или, как их здесь называют, «курносые». — Кастьо горько вздохнул и, наклонившись к Полю, тихо сказал: — Поговаривают, что правительство доктора Негрина[13] собирается отозвать всех иностранных добровольцев, рассчитывая, видимо, на ответный жест Франко. Боюсь только, что ни итальянские, ни немецкие фашисты не оставят Испанию до тех пор, пока республика не будет задушена…

Последних слов полковника Робсон не разобрал. Их заглушил рев сирены, тягостным эхом отозвавшийся в разных концах Барселоны. Поль, увлекаемый Кастьо, выбежал во двор.

В глубоком подвале, приспособленном под бомбоубежище, Робсон обнаружил лишь женщин с детьми и стариков, терпеливо дожидавшихся окончания воздушного налета. Испытав чувство неловкости, он уже начал было протискиваться к выходу, как полковник схватил его за руку.

— Выйдете отсюда только по сигналу отбоя, — по-военному, жестко произнес Кастьо. — Вы гость республики, и я отвечаю за вашу безопасность.

Некоторое время они молчали, напряженно вслушиваясь в едва доносившиеся с поверхности шумы, пытались представить, что происходит наверху.

От взрыва упавшего где-то поблизости снаряда дрогнула кирпичная стена, к которой Поль прижимался спиной. На миг погасла и снова неярко вспыхнула раскачивающаяся на длинном проводе лампочка.

Никто в подвале не двинулся с места, не проронил ни звука.

Даже для самых слабых и беззащитных становятся привычными тяготы войны, подумалось Робсону. Но если человек за многие месяцы свыкся с опасностями, это отнюдь не означает, что он смирился с ними, поскольку для живых противоестественно постоянное ожидание смерти, даже если она каждую минуту где-то рядом, принесет ли ее шальная пуля или случайный осколок. Сегодня, когда в оперном театре Барселоны он будет выступать перед ее героическими защитниками, последние строчки «Старика-реки» прозвучат по-иному. Раньше он пел: «Я устал жить и боюсь умереть». Здесь, в Испании, его любимая песня немыслима без слов: «Я буду сражаться, пока не умру!» Да простят ему такую вольность ее создатели.

В Барселоне и Мадриде Робсон встретил старых друзей — негритянского поэта Ленгстона Хьюза и известного журналиста Джозефа Норта, обрел новых — кубинского поэта Николаса Гильена, голландского кинодокументалиста Йориса Ивенса, запечатлевшего героизм республиканцев в своем фильме «Испанская земля», текст к которому написал Эрнест Хемингуэй.

Особенно волнующими для Робсона были его встречи с соотечественниками — бойцами батальона Авраама Линкольна, входившего в состав прославленной Пятнадцатой интернациональной бригады. Около трех тысяч добровольцев приехали из-за океана, чтобы сражаться за свободу испанского народа. Среди командиров бригады было немало американских коммунистов — Дэйв Доран, Джозеф Дэллет, Роберт Томпсоп, Джо Брандт. «Мое сердце преисполнилось восхищением и любовью к этим белым американцам, — вспоминал позднее Поль, — а когда я увидел негров в рядах батальона Линкольна в Испании, то и чувством великой гордости за свой народ. Некоторым из них, как, например, Оливеру Лоу и Мильтону Херндону, суждено было погибнуть и быть погребенными со своими белыми товарищами в испанской земле, далеко от родины… Там, в Испании, я впервые ощутил, какой силой может быть единый фронт людей, решивших противиться агрессорам».

После двух недель пребывания в Испании Робсон возвращается в Лондон для организации концертов, сборы от которых поступают в фонд помощи республиканцам. Одновременно Поль пытается привлечь внимание знакомых британских кинематографистов к теме национально-революционной войны в Испании.