Поль Верлен

Навалившиеся несчастья довели беднягу Верлена до того, что 1 декабря 1894 года он вновь оказался на больничной койке в больнице Биша, последней больнице в его жизни. Это случилось так неожиданно, что он даже не успел предупредить г-на Робера, управляющего гостиницей «Лиссабон», что покидает его заведение. 3 декабря он поручил сделать это Казальсу.

Глава XXV ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ (1 декабря 1894 — 10 января 1896)

Воскреснуть чтоб, умру, как этот год беспечный;

Но где воскресну я? Где обрету свой дом?
И над какой землей легко взмахну крылом?

Да, черт возьми! Как Новый год, тайком

Воскресну я, и стану свет предвечный,
А может, белый ангел в небе голубом

Поль Верлен «На Новый 1895 год», сб. «Стихи разных лет»[723]

.

Верлен был возмущен: ходили слухи, что его якобы положили в Труссо, детскую больницу:

— Они что, думают, что я впал в детство?

Была и другая причина для недовольства: статья какого-то «слабоумного журналистишки», который написал, что Верлен, по своему обыкновению, решил «перезимовать» в больнице.

— Как будто я притворяюсь больным, — ворчал тот, — или просто хочу воспользоваться благотворительностью!

В Биша (палата «Жаржаве», койка номер 16), на бульваре маршала Нея, в «неприступном бастионе с двумя флигелями» его не просто лечат: директор больницы, бывший завсегдатай лавки Лемерра, холит его и лелеет. Поль уже смирился с мыслью о необходимости заново переписывать все материалы, рукописи которых у него отобрала и уничтожила «эта Кранц». Поэтому он попросил добряка Тео, хозяина кафе «Прокоп», собрать и прислать ему фрагменты, разбросанные в его заведении. С их помощью Поль смог бы восстановить утраченное. Заодно Верлен просит Тео позаботиться о тех «тряпках», которые еще находились у него. «Это все, — пишет Поль, — что у меня осталось!^[724]»

Теперь он больше не вступает в открытое противоборство, а отдает предпочтение обходным маневрам. Здоровье не позволяет ему активно действовать, объясняет он Габриэлю де Итурри 21 декабря 1894 года, добавляя: «У этой Эжени характер самый скверный, какой только можно себе представить». Он стремится покончить с ней раз и навсегда, чтобы больше не давать ей поводов к подозрениям. Любое неосторожное вмешательство со стороны может обернуться катастрофой. Но в сознании его уже прочно укоренилась такая мысль: «покончить раз и навсегда» — значит самому броситься в пасть ко льву, только тогда он тебя не сожрет.

Поль продолжает строить планы, как бы снова войти в милость у госпожи с улицы Сен-Виктор, а в это время в «Пере» выходят его «Эпиграммы», небольшая книга в семьдесят восемь страниц, написанная в том же стиле, что и «Посвящения». Верлен особенно гордился письмом президента Республики Казимира-Перье^[725], в котором тот благодарил его за присланный экземпляр^[726].

Неожиданно появилась Филомена. Ее улыбка, как луч солнца в темном царстве, мигом развеяла его мрачные мысли. Он вновь отправился к Ванье за деньгами, от которых после выплаты комиссионных уже практически ничего не осталось. Любовь и деньги — какая жалость! — вещи несовместимые. Он все же мог позволить себе оттянуть ненадолго наступление черных дней. И какое это было облегчение — не думать больше о поджидавшем его заточении! Поль тотчас же исцелился. Он вообще чувствовал бы себя в прекрасной форме, если бы не мучительная бессонница. Мучительная, но также и благотворная, ибо, размышляя бессонными ночами, он пришел к выводу, что все, без исключения, нещадно эксплуатировали его доброту. Например Ванье, этот магнат с набережной Сен-Мишель, вынуждал его бедствовать, чтобы заставить работать!^[727] Верлен отстранит Ванье, его место займет Леон Дешан. Это был действительно изумительный юноша: он один взял на себя инициативу подать в министерство новое ходатайство о денежном пособии, тогда как другие просто бросили Поля на произвол судьбы. А молодой Казальс, продававший в журналы портреты Верлена без его ведома, — это уж слишком! Больше он не позволит себя дурачить!

Такая ситуация в высшей степени раздражала Поля. Пора было разобраться в своих связях, ибо именно из-за непорядочности одних и равнодушия других он погряз в нищете.