Поль Верлен

Гнев Эжени был безграничен. 20 октября 1894 года, проходя по улице Ансьен-Комеди мимо кафе «Прокоп», она увидела афиши, в которых говорилось о предстоящей здесь презентации небольшой комедии Верлена «Мадам Обен». Перед представлением пьесы должна была состояться беседа о творчестве автора. Покраснев от бешенства, она зашла в кафе и разразилась бранью в адрес «великого поэта». Тео де Бель-фон, хозяин заведения, попытался ее успокоить, и она удалилась, хлопнув дверью. Но уже через четверть часа она снова была на месте с корзиной, набитой вещами Верлена. С истеричными воплями, не обращая внимания на посетителей, Эжени стала разрывать его рукописи, швырять в потолок его рубашки и носки и, в довершение всего, набросилась на афиши и содрала их со стены мстительной рукой. Разъяренную женщину было не так-то просто выставить за дверь.

Верлен, узнав об учиненном ею скандале, взялся за перо:

«Мадмуазель! Я хотел бы получить обратно мои бумаги, конфиденциальные письма, семейные портреты и документы, рукописи».

Если Эжени не принесет их в течение сорока восьми часов, он «будет иметь честь» подать жалобу самому прокурору Республики на то, что она незаконным образом удерживает принадлежащие ему вещи, материалы, «жизненно необходимые» ему для работы. «Я настаиваю, чтобы вы прекратили на меня клеветать, срывать афиши и подло, как вы на то способны, меня шантажировать». Его голыми руками не возьмешь!

Таким образом, Верлен был не в лучшем настроении, когда вечером 24 октября 1894 года на втором этаже кафе «Прокоп» состоялся доклад Лорана Тайада о его творчестве, за которым последовало представление крошечного отрывка из его пьесы «Мадам Обен». Сюжет был довольно незамысловатый: мадам Обен отказывается уехать с влюбленным в нее Пельтье. Внезапно появляется муж и вызывает на дуэль своего соперника, который его легко ранит. Муж прощает Пельтье, так как тот испытывает к его жене лишь платоническую любовь. «В сущности, здесь каждый выполнил свой долг», — заявляет муж перед занавесом.

Вечер, организованный Хавье Прива и двумя его помощниками, прошел безукоризненно. «Весь цвет» парижского общества, в том числе сам президент Республики, получили пригласительные билеты. Многие влиятельные лица, такие, как Ротшильды, герцогиня де Люнес, герцогиня д’Юзес и т. д., отказавшись от приглашения, прислали денежные пожертвования, другие просто вернули билеты. Была издана шикарная программа вечера, иллюстрированная Казальсом, с рельефным медальоном по гравюре Александра Шарпентье, изображающим Тео де Бельфона^[722].

Лепеллетье, Катулл Мендес, Арман Сильвестр находились в толпе приглашенных. Лоран Тайад с большой сердечностью зачитал свой трогательно-слащавый текст. Верлен в первом ряду зааплодировал, обнял докладчика, и тут со всех сторон на него посыпались дружеские приветствия. Пьесу приняли хорошо, хотя все сожалели, что она была такая короткая. Занавес упал уже через десять минут после того, как его подняли, тогда, когда интерес к постановке только начинал пробуждаться. Под конец вечера всеми овладела эйфория: декламировали стихи и пели песни, хором повторяя припев.

Приходила ли Эжени подтрунить над виновником торжества, как пишет об этом Тайад? Вполне возможно, хотя скандала она не устроила.

Последние события произвели на Верлена глубокое впечатление. Он никак не мог утешиться из-за того, что рукопись неоконченной драмы «Людовик XVII» была разорвана в клочки: Верлен мечтал поставить ее с Сарой Бернар в роли наследника.

Чтобы забрать то, что еще находилось у этой чертовки Эжени, он был готов на любые жертвы. Он доказал это, подписав 3 ноября документ, дающий ей право забрать весь доход с вечера в кафе «Прокоп», то есть кругленькую сумму в восемьсот франков. Позднее Поль сделает новый шаг к примирению, а скорее, капитуляции: приближался праздник св. Евгении, и по случаю именин Эжени он написал сонет. Это, однако, вовсе не означает, что он хотел сделать ей комплимент.

Но Эжени не соблазнишь парой луидоров и александрийскими стихами. Она не захотела вернуть ни одежду, ни бумаги. Что же делать?

Габриэль де Итурри, узнав об упрямстве этой мегеры, не смог сдержать возмущения, заявив Казальсу, что, если потребуется, он сам пойдет к мадемуазель Кранц! Верлен, которому передали эти слова, горячо выразил свою благодарность. Его письмо от 27 ноября содержит все подробности, необходимые для осуществления этого намерения. В первую очередь — адрес: улица Сен-Виктор, дом 16 («в общем-то, отвратительное здание»), комната 17; затем — список конфискованного добра: белье, одежда, пара десятков книг (Малларме, Виктор Гюго, Сент-Бёв и т. д.), кое-какие журналы, портреты его самого и его друзей и, наконец, статьи и рукописи, озаглавленные «Эссе» и предназначавшиеся для издателя Перрена. «Вы знаете, что она лгунья, — добавляет он, — поэтому не дайте ей обвести себя вокруг пальца. Лучше запугайте ее и сообщите, что никакие клеветнические выпады в мой адрес совершенно не действуют ни на вас, ни на г-на де Монтескью, ни на кого из моих знакомых».