Поль Верлен

Поль готов простить лишь в том случае, если у него попросят прощения за все причиненное ему зло. Требование, пожалуй, вполне логичное — считая себя невиновным, он уверен в том, что не должен добиваться чьего-либо прощения, — но антихристианское, тем более что в Евангелии сказано: «Если же согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним; если послушает тебя, то приобрел ты брата твоего… если же не послушает… скажи церкви»[330]. Из всего христианства Верлен вынес только идею воскрешения, забыв, быть может, о самом главном — о раскаянии. Вот почему в тот момент, когда он считал себя основательно уверовавшим в религию Христа, на деле он сбился с этого пути. Одного мистицизма было недостаточно. Вот почему Поль недолго находился в таком состоянии, несмотря на героические и достойные похвалы усилия, свидетелями которых мы стали. До последних минут своей жизни он отчаянно пытался вернуться к той чистой вере и невыразимому счастью, которое он испытал в тюрьме — и никогда этого не достиг.

Впрочем, изменилась как духовная, так и материальная сторона его жизни. Он уже не безвестный заключенный. Он занимает довольно заметное место в тюрьме, священник и директор тюрьмы часто приходят к нему в камеру, приносят книги, часами дружески беседуют с ним. Его тянет работать — он вновь принимается за Шекспира (читает в оригинале), изучает Библию на латыни. Надзиратель-фламандец, которого он учит французскому, буквально осыпает его сладостями: пирожными, шоколадом, жевательным и курительным табаком. Мать, вернувшись в Бельгию, посещает его по четвергам и воскресеньям. От нее он узнает, что Лепеллетье предпринял серьезные шаги для его освобождения и что, вполне возможно, срок ему сократят. Как-то ей удалось просунуть ему через решетку камеры для свиданий номер «Фигаро». Поль успокоился и почувствовал себя совершенно счастливым.

«С этого дня (15 августа 1874 года), — пишет он, — мое заключение, которое должно продолжаться до 16 февраля 1875 года, кажется мне коротким, и, не будь здесь матери, я бы даже сказал, очень коротким».

Позже он посвятит строки благодарности «лучшему из дворцов», где он «духом возрастал». Он очень сожалеет, что покинул его, ведь там впервые ему удалось найти мир и покой. Только там «неба уголок доступен стал» и ему:

Дворец, алеющий, под ярким солнцем днем,
И белый, дремлющий в безмолвии ночном!
Как доброго плода, еще твой вкус мне сладок,
И утоляет жар случайных лихорадок!
О будь благословен! ты дал мне новых сил,
Ты Верой с Кротостью меня вооружил.
Ты дал мне хлеб и соль, и плащ — на путь пустынный,
Такой томительный и, без сомненья, длинный[331]

.

Глава XII НА РАСПУТЬЕ (16 января 1875 — конец марта 1875)

«Мое последнее свидание с Рембо, в феврале 1875…»

Поль Верлен, письмо Франсису Вьеле-Гриффену от 5 января 1892 года

15 января заключенному вернули его гражданскую одежду, часы, портфель, галстук, отложной воротничок, выдали новую рубашку и деньги, которые он заработал (сто тридцать три франка девять сантимов).

На карточке с его именем в тюремном «Кондуите» можно прочесть:

Участие в церковных обрядах, под конец заключения

Характер и моральная стойкость: слабый, достаточно высокая

Поведение: исправное

Исправление: вероятно^[332]

Следующий день можно было по праву назвать великим. Поль оделся, как на праздник, и тепло попрощался с директором тюрьмы, священником, сержантами и рядовыми тюремщиками. Здесь он оставлял друзей. Последние тюремные формальности, и наконец двери «замка» открылись. Мать встречала его со слезами на глазах.

Но настоящая свобода началась не сразу. Пребывание на территории бельгийского королевства ему было запрещено, и поэтому он был доставлен на вокзал под конвоем двух солдат в меховых шапках; затем их сменили двое жандармов, с которыми пришлось ехать до самой границы. Вместе с ним подобным же образом путешествовали еще несколько французов, недавно освобожденных из тюрьмы.

На обратной стороне его свидетельства об освобождении из мест лишения свободы читаем:

«Выедет из Антверпена в направлении Лондона» и «Пересек французскую границу в пункте Кьеврен»^[333].

Кьеврен! Круг замкнулся. Замкнулся именно там, где в июле 1872-го один необдуманный поступок заставил его свернуть с намеченного пути, и сама Судьба вернула его на правильную дорогу.