Полчаса до весны

Как и ожидалось, враг немедленно сдался. Правильно, к чему терять время на споры, которые вскоре станут неважными?

— Что? Сильно? Ты не говорила…

— Мне было больно, — упрямо повторила Кветка. — Я боялась, что утром… что ты захочешь повторить. А я была еще не готова.

И это правда. Она боялась этого… и одновременно желала. Правду говорят про женщин — сами не знают, чего хотят.

Он растерялся.

— Прости. Я просто не знал. Я не знаю, как… у меня никогда не было девственниц. Однажды была с небольшим опытом, по молодости, но я тогда не особо представлял, что тако…

— Я не хочу про них слушать! — Кветка неожиданно подняла руки и закрыла уши.

— Извини. Слушай, Кветка, тебе надо было сказать.

Она упрямо надула губы. Алехо вздохнул, сдаваясь.

— Ты останешься?

Она насторожено посмотрела на него, убрала руки за спину и молча кивнула.

На ужин была заказана лапша и пиво, которое осталось недопитым. Они практически в полном молчании перекусили и решили посмотреть какой-то новый фильм. Однако через несколько минут мельтешения на экране, которое тоже осталось где-то на задворках сознания, Алехо уже её крепко обнимал, а Кветка уже хотела большего. Она сама потянулась к его губам, предвкушая, что скоро будет плавиться и таять, как вчера. Алехо охотно поддался приглашению.

— Давай попробуем еще раз, — его пальцы скользнули в ее волосы, проводя по голове. — И если будет больно, ты мне сразу скажешь. И я остановлюсь. Слышишь? Попробуем?

— Да-а, — ответила Кветка.

Сегодня он действовал по другому, это сразу бросалось в глаза. Сегодня его пальцы уверено и целенаправленно искали места, которые заставляли Кветку выгибаться и тяжело дышать. Иногда ей хотелось поторопить события, но вдруг снова будет больно и вся прелесть вечера исчезнет?

Боль, однако, так и не пришла. Сегодня она двигалась ему навстречу, попав в тот естественный природный ритм, который приводит к черте другого уровня.

Вот черта ближе и ближе… а потом вспыхивает, оглушая и ослепляя, окружая блаженством иного измерения. Это было так непривычно, что на время она как будто потерялась в пространстве.

— Отлично, — словно издалека донесся шёпот Алехо, и он стал двигаться быстрее.

Теперь, через некоторое время после взрыва, снова стало неуютно. Кветка положила руки на его плечи, ощущая под пальцами горячую и влажную кожу, под которой уверено текут крепкие мышцы. Мгновенно вернулась тяжесть чужого тела, которая минуту назад не чувствовалась. Почти сразу же нега перешла в неприятные ощущения.

— Мне немного… — пробормотала Кветка.

— Сейчас.

Он крепко обхватил ее ягодицы, выдохнул в шею и взорвался. Его тяжелое, прерывистое дыхание и гладкое, уставшее тело, его тяжесть и близость… такой степени уязвимости Кветка никогда раньше не видела. Откровенней, чем сон.

Неужели кто-то способен так открываться перед нелюбимым человеком? Перед первым встречным? Уму непостижимо!

— Не больно? — уточнил он, хотя и так все было понятно.

— Нет, — с трудом улыбнулась она.

— Никуда не смей уходить, — сказал Алехо перед тем, как заснуть. Она не ушла.

Еще два дня прошли как один миг. Кварты сдавали дипломные работы, а Кветка проводила время, покрывая буквами страницы дневника, под который приспособила толстый блокнот, изначально приобретенный для записей лекций по ландшафтному дизайну. Потратила часы, пересказывая, что произошло в ее жизни за год, а после вырвала исписанные листы, скомкала их и сожгла в кухонной раковине, потому что нельзя оставлять эти секреты доступными для посторонних. Если кто найдет и прочтет — мало приятного. Лучше оставить их в памяти. Единственное, от чего она не удержалась, так это снова нарисовать его портрет, кривой, но вполне узнаваемый, и оставить нетронутым — рука не поднялась уничтожить.

Кажется, я безумно тебя люблю, написала Кветка на оборотной стороне, но сама испугалась этих огромных по своей значимости слов, поэтому просто перевернула страницу, убрав их с глаз и головы подальше. У нее осталась всего пара дней — звонили приемные родители и изволили сообщить, что готовы выслать денег на обратную дорогу. Завтра она отправится на почту и получит перевод, значит, завтра же можно покупать обратный билет — в общежитии после вручения диплома позволят жить максимум два-три дня. Хотя, дядя Паша не выгонит, конечно, на улицу, но к чему оттягивать неизбежное? Она не может остаться в городе, потому что никогда к этому не стремилась. Она плохо представляет, где и как можно найти работу, которая позволит оплачивать съемную квартиру, или скорее комнату, потому что квартиру она не потянет — и как это самое жилье найти. Она не хотела судорожно искать способ задержаться в городе дольше. Зачем? Все самое лучшее она заберет с собой, потому что память у неё не отнять.